Записки из клизменной
Шрифт:
Потом, конечно: «Ай, ой, да мы, да это просто…» Никаких ой.
Помню, как я впервые испытал это наслаждение, незнакомое новичку.
Поначалу, в поликлинике-то петергофской, выходило все иначе. Приезжаю, а дверь – распахнута. Бутылочные россыпи, труп уже увезли. Негде и нечего писать. А родственник трупа мутно поднимается с дивана и обращается ко мне, не понимая, кто это я:
– Эй! Стой! Что ж теперь делать? Что ж теперь делать-то, а?
Чувствуя, что душа моя сейчас даст слабину и треснет, я начал пятиться и
А в самый первый свой автомобильный выезд я отправился в цветущую деревеньку Тимяшкино, оазис среди кирпичных блоков современного Петергофа. Домик, палисадничек, калиточка. Шофер ждет, мотор рокочет. Я – в калиточку, к двери, стучусь: «Эй, Эй!»
Тишина. Дверь заперта. Заглядываю в окно – вроде там кто-то лежит неподвижный типа бабули, на лежаке. Очень смутно видная бабуля, темно. А может, и не бабуля. Может быть, какая-то продолговатая вещь. Или дедуля.
Я долго прыгал под окнами, тряс карточкой, орал! Без толку. Вокруг бушевала зелень, безумствовали цветы, бубнили шмели.
– Да поехали, – сказал шофер.
Приехали в поликлинику.
– Там, видать, кто-то помер, – говорю я регистраторше. Та, в предпоследней стадии слоновой болезни, отзывается:
– Так и пишите терапевту в журнал: не открыли дверь.
И чернила сверкнули золотом.
Житница сердоболия
Меня все больше раздражает термин «помогающие профессии». Кто в них числится?
Дворник, например, числится? Водитель автобуса? Ассенизатор? Сотрудник вытрезвителя? Прозектор?
Конечно, самая помогающая профессия – дохтурская, потому что дальше, случается, и помогать не надо! Уже все прошло!
Вот образчик оперативного, грамотного, адресного помогания: сидит один доктор на телефоне доверия. Этого доктора уже все знают, ему все придурки звонят. Вообще говоря, на этой работе выдерживают немногие. Обращаются к иным видам помощи – денег одолжить или подушкой накрыть. А этот доктор и не думает уходить.
Звонок.
– Мария Васильевна, ну что вы, родная моя, вам опять плохо? Ах, телевизор сломался? Ну, это трагедия. Давайте я вас в сумасшедший дом упрячу, пенсию за три месяца подкопите, телевизор почините.
– Нет, не надо!
– А как же вас еще развлечь?
Москва – Кассиопея
Был фильм с таким названием, но детский и застойный, там правду не показывали.
Краткая история болезни: человек живет в большой коммуналке. Бегает без штанов, а с наступлением эрекции забегает в первую попавшуюся открытую комнату, дрочит, эякулирует в телевизор, в самое интересное, после чего на этот телевизор ставит антенну и убегает.
Так что, куда ни кинь, а все ему клин, вышла ему дальняя дорога в казенный дом. Сдали его на лечение.
Он объясняет:
– Я общаюсь и осеменяю космос через антенны.
Провел на
– Ну, вы больше не будете такого делать?
Мстительная пауза.
– Такого не буду. Надо искать другие пути общения с Космосом.
Выскочка
Рассказ писателя Клубкова про приемный покой.
Крики из конца в конец:
– Иваныч! Психиатрам нужен тонометр!
– Да где же я тебе возьму тонометр?
– А ты у терапевтов спроси, у них есть!
– Откужа у терапевтов тонометр?
– Я точно знаю, у Петровича есть!
– У него что, личный? Ну, дают!
Деинституционализация
Под этим официальным названием разумеется все дальнейшее.
Вот кладут бабулю в сумасшедший дом, а она пишет бумагу-отказ. И – не положить! Прав таких нет! Без бредового согласия! Эта гебистская практика сажать и освобождать диссидентов нам здорово испортила жизнь.
Потому что вот же они, ходят и ездят в троллейбусах. Иные не отказываются, но их все равно выписывают, потому что хватит лежать. Каши не хватает. И терпения. И оборота койки в году.
На днях в такого рода троллейбусе катила бабуся, глядя в окно безадресно и приговаривая тоже безадресно:
– Я-то этого парня хорошо знаю, его никто не знает, а я хорошо знаю. Прямо нечистый как прилип, так и не отцепится. Лицевой счет за электроэнергию пусть лично мне в руки приносят, а не присылают откуда-то. Что за баба такая взялась? Откуда она? Она-то у меня тряпки и ворует, Димка глупый был, но теперь поумнел, надо бы ему этими тряпками всю рожу…
Бесы скучнее, чем принято думать.
Доктор Шапкин
Бывают доктора!
Доктор Шапкин любил крепко выразиться, но по делу.
Устроил однажды разнос моей матушке, не поленился приехать в ее роддом: мол, их же анестезиолог, из маменькиной больницы ушедший, оказывается, запоем пьет! И устроился к Шапкину! Пьянь такая!
А маменька и не знала. Ушел анестезиолог, и ушел – куда, зачем, почему? Уволился – так и Господь с ним.
Доктор Шапкин был хирург-нефролог.
Переносил больных сам, на руках.
Не доверял их никому.
Если места в палате не было, нес к себе, в ординаторскую.
Мою двоюродную бабку спас. Оставил ей рабочим кусочек почки, этого было достаточно. Хотя пророчил ей скорую гибель, бабушка пережила Шапкина на десять лет.
Во время операции он вдруг закричал: «Ой, как болит голова» – и умер.
Операционное поле
Вот история, которую я просто обязан был расказать, однако нигде не нашел в архивах. Неужели забыл?