Записки из клизменной
Шрифт:
– Да отведите, покажите глаза-то!
Величавое движение, исполненное неохоты. Как будто снимает чадру. Под челкой – бланш фиолетовый, циклопический абсолютно. По спектру близкий к ультрафиолету.
Наверное, кавалер тоже спешил до 8 марта.
И я теперь догадываюсь: «час между волком и собакой» – это не те сумерки, о которых думали Пушкин и Саша Соколов. Это промежуток, «просак», между 23 февраля и 8 марта.
Сельдеррея
У медиков никакого цинизма нет. Цинизм есть у пациентов.
Одна
Не один день лежала.
С бессменной селедкой.
Доктор:
– А почему это пахнет так невозможно?
А потому.
Помогает потому что.
Врачебная тайна
Хотите верьте – хотите нет.
У меня есть знакомая, моя ровесница, хороший гинеколог. А у нее есть 20-летняя дочка. И вот эта дочка подцепила где-то пиелонефрит.
Мама ей говорит сдать анализ мочи.
Дочка хлопает глазами: у меня месячные!
Мама: ну, заткнешь там – и ничего.
Дочка уже не хлопает глазами. Она их таращит в полном непонимании. Она впервые слышит о существовании влагалища.
Ей все видится в розовом свете, то есть сплошной клоакой, как у Курочки Рябы, которая несет золотые яйца от и для Золотого Петушка.
Последний, между прочим, похаживает вокруг. Ему 40 лет. Мне кажется, он должен быть в курсе.
Мама не возражает.
Пидиатор
Вот еще про одного доктора.
Осенью 2003 года мой ребенок неприятно и непонятно захворал. Все, слава Богу, позади. Платный скорый доктор сработал оперативно, мы угодили в больницу, и там во всем разобрались. И вот уже полтора года я никак не мог нащупать причину, по которой мне этот доктор решительно не понравился.
Наконец нащупал.
Это был, конечно, специалист, не отнимешь.
Я не могу придраться ни к чему, что он делал. Дочка, когда не в духе, совсем не подарок; даже когда она здорова, мало кто может это стерпеть. Я не преувеличиваю, я точно знаю. Но доктор был отменно выдержан и добивался всего, чего хотел.
Это был пожилой лев с печальным взором. Печаль эта мне пришлась не по нутру.
Я отрекомендовался бывшим коллегой и перечислил все, чем лечил дитё.
Печальный доктор вежливо улыбнулся и тихо разгромил меня наголову. Кривя губы в почтительной, но ядовитой улыбке, он уличил меня в незнании фармокодинамики разных веществ – ну, что поделать, я многое забыл. Что ж теперь отрицать. Но это ладно, пускай.
Вкрадчивое змеюжество сохранялось в нем на протяжении всего визита.
Прощаясь, он посоветовал хорошенько запереть за ним дверь. Мы сказали, что ничего, не боимся, дверь прочная. Он, стоя на пороге, опять улыбнулся и столь же вежливо объяснил, что нашу дверь можно вынести в три минуты вместе с косяком.
За что ему великое спасибо.
Но нет, меня не это рассердило. Тогда что же? – думал я. А вот что.
Он, как обещал, отзвонился в первом часу ночи и сообщил результаты анализов. Что скажет обычный доктор клиенту с медицинским образованием? В нашем случае было бы естественно
Этот же начал с подробного перечисления нормы. Зачитывал нормальные показатели несколько минут, пока я пританцовывал с трубкой. А самую гадость оставил на сладкое. Возвысил голос и врезал. И помолчал, дожидаясь моей реакции. Зная прекрасно, о чем в таких случаях думает медик, пусть и бывший.
Сука такая.
Оксиение
В школе и в институте я много рисовал. На лекциях и на всем остальном.
А маменька любила листать мои конспекты.
И вот однажды смотрит и не может понять, что за подпись такая к рисунку: ОКСИЕНИЕ.
Она-то привыкла, что я все по-латыни подписывал. Или подавал материал графически. Если писал, например, про какую-нибудь смертельную болезнь, то рисовал стрелочку и гроб.
А здесь я нарисовал интерьер пивного бара. Два понурых пениса вместо кранов, над ними – надписи: «гор» и «хол». Рядом – закусочный наборчик: бутылка водки.
И подпись. Икс, игрек в середине – так ей прекраснодушно почудилось.
Потом у них в роддоме все дохтура и сестры говорили: «ну, сегодня у нас просто оксиение».
Инкубы и суккубы
Оглядываясь на мою докторскую жизнь, я постоянно задаюсь вопросом: когда за мной начали увиваться бесы?
В них никогда не было недостатка, и я постоянно попадал под влияние какого-нибудь Ноздрева. Видимо, именно к этой мертвой душе у меня есть внутреннее сродство.
Но поначалу, когда я работал в поликлинике, все шло прилично, и я был вполне респектабелен. Ну, приду, бывало, не вполне свежий, но это как-то легко переносилось и не давало резонанса. А дальше я вижу себя уже в моей знаменитой больнице, и все идет совершенно неприлично. Меня давно интересовал переход: когда же эти бесы обозначились явно и стали на меня притязать?
Мне кажется, что все началось в последние недели петергофской поликлиники.
Тогда наметились знаки.
Сперва ко мне в кабинет явилась какая-то рослая медсестра, которую я прежде не видел. Карточки принесла или что-то еще. И что-то сказала, несусветное. Я поднял голову и машинально спросил: «Что вы имеете в виду?» И она ответила предсказуемо: что имею, то и введу. Старо как мир, но я не давал повода. Это было нечто новое. Я внимательно к ней присмотрелся, но она уже ушла, а я все смотрел.
И тут же мне дали нового шофера.
Не то чтобы я ездил на вызовы с персональным шофером, они менялись, но этого раньше тоже не было, а когда он стал, меня почему-то стали исправно к нему сажать.
Это был молодой человек, мой ровесник, очень веселый и словоохотливый, крайне покладистый.
– Их всех надо трахнуть! – говорил он дружески, крутя баранку. – Я всех трахнул.
Я молчал, изумляясь придворным парамедицинским тайнам.
– Что же, – спрашивал я после паузы, – и начмеда можно трахнуть?