Записки кинорежиссера о многих и немного о себе
Шрифт:
— Так, Женя, подожди!
Он подошел, там увидели его лицо и тут же открыли двери. Старые скатерти со столов сняли, накрыли новые. В общем, мы замечательно посидели с Кириллом Юрьевичем Лавровым!
Потом, когда я стал председателем Союза кинематографистов, а Кирилл был в то время председателем ВТО, то мы тем более дружили.
В это время запускалась 40-я поликлиника для творческих работников на Невском проспекте, все Союзы были прикреплены к этой поликлинике. Я помню, как Кирилл бегал, суетился, чтобы получить для поликлиники хороший зубоврачебный кабинет с протезистом. Он понимал, как важно это для актеров. Проблема с зубами была и у него.
Он приложил максимум стараний, использовал свое обаяние на все сто процентов. Как-то раз:
— Женя, все, добился! Это хороший зубоврачебный кабинет со всеми процедурами!
Последняя встреча была с ним за неделю примерно до его кончины. Он пришел в Союз кинематографистов, а я в это время уже сидел в пальто в кабинете и собирался ехать к Валентине Ивановне Матвиенко.
Влиятельная поклонница
История была простая. Как-то на традиционной встрече губернатора с творческими работниками, в середине января, по случаю старого Нового года, я сказал:
— Валентина Ивановна, «Ленфильм» совсем загибается. Вы можете сделать так, чтобы он стал собственностью Петербурга? Помогите выстоять!
Она ответила:
— Я подумаю, Евгений Маркович, я подумаю. Решу этот вопрос так или иначе и позвоню вам.
— Договорились!
Это было первое общение с Матвиенко. И вдруг раздался звонок — помощник Матвиенко — Виктор Павлович Акулов:
— Евгений Маркович, Валентина Ивановна ждет вас завтра в 7 часов.
Вот наступило это завтра. Если говорить о «Ленфильме», то это «да» или «нет», а дальше-то о чем?.. Не воспользоваться ли моментом и не поговорить ли с Валентиной Ивановной по другому поводу? Союз кинематографистов — вот отдельная боль. И я попросил принести мне список всех, кто старше 75-ти лет, таких оказалось человек 70–80. А это значит, что у всех болезни. Вечером Петр Иванович лег спать, а утром мне его жена звонит:
— Евгений Маркович, Петру Ивановичу плохо…
— Что такое?
— А он встал, а нога не ходит… Вывих тазобедренного сустава.
А у второго инсульт, а у третьего инфаркт, и так далее, и тому подобное. И на все это нужны деньги! Кинематографисты были нищими. Мы зарабатывали деньги только в Доме кино на показе фильмов в зале. И все. Никто никогда нас не финансировал. Я подумал, надо попросить Валентину Ивановну помочь, потому что сумасшедшие деньги тратились на коммунальные услуги… Посчитал: миллион на коммуналку, миллион на здоровье ветеранам — кому-то материальную помощь, кому-то починить сустав, кому-то шунты вставить в сердце, а кого-то и похоронить и оказать помощь вдовам, детям.
Я уже стою в пальто, а по коридору идет Андрей Толубеев. Я знал, что он лежал в Военно-медицинской академии и пересекался с Кириллом:
— Андрюша, как там Кирилл?
— Женя, не очень, честно говоря, не очень…
И вдруг появляется Кирилл, он пришел за деньгами. Мы оказывали помощь ветеранам, как могли, и ему, как ветерану, в том числе. Он уже очень болел, но замечательно выглядел.
Я говорю:
— Здравствуй, Кира! Вот, еду к Матвиенко, как ты думаешь, стоит ее попросить деньги на помощь ветеранам?
Он говорит:
— Женя, это святое! Давай с Богом!
Он меня благословил на этот разговор, я поехал к Матвиенко. Она сказала:
— О «Ленфильме»: нет! Федералы ни за что не отдают «Ленфильм», стоят насмерть. А если это не собственность Петербурга, то я не могу помогать из бюджета Санкт-Петербурга, не имею права, это будут большие финансовые нарушения, поэтому этот разговор отложим. Есть еще какие-нибудь проблемы?
Я говорю:
— Есть! Валентина Ивановна, посмотрите, этот миллион мы платим за коммунальные услуги, а этот — на ветеранов, а их у нас вон сколько…
— Я понимаю! Сколько нужно денег?
Поздний вечер. Она, ее помощник Акулов и я — мы втроем сидим в ее кабинете, в Смольном. Это было неожиданно. Сразу: «Сколько нужно денег?» Я не знаю, сколько нужно денег.
Я говорю:
— Я не знаю! Расходы большие, а доходов чуть-чуть. Едва сводим концы с концами.
— Сколько? — нажимала она.
Я говорю:
— Я не знаю, честно вам говорю, Валентина Ивановна, я не знаю!
— Нет, это не разговор! Сколько нужно денег?
Ну и я бахнул:
— Тысяч пятьсот нужно!
Она так посмотрела на меня внимательно:
— Это несерьезно!
Я сижу и думаю: вот дурак, зачем я брякнул 500 тысяч, попросил бы 200!
— Нет, это несерьезно! Виктор Павлович, сделаем так: в этом году миллион из моего бюджета, а на следующий год строкой в бюджете: полтора миллиона Союзу кинематографистов.
Я опешил.
Мы еще поговорили о кино, о моей картине, в частности, оказалось, что она поклонница моих фильмов, а посему и моя поклонница. С той поры мы стали с ней друзьями, и у нас сложились доверительные и добрые отношения.
Я один раз воспользовался этими добрыми отношениями, когда на лестнице Дома кино дама из КУГИ шепотом мне сказала:
— Евгений Маркович. А Дом кино выставлен на продажу! Вы бы побеспокоились!
— Как на продажу?
— Так, на продажу!
Я тут же позвонил председателю комитета культуры Н. Бурову:
— Коля, что?
— Женя, я…
— Кто покупает?
— Я не могу тебе сказать ничего, вот скоро будет совещание по поводу фестиваля в Смольном. Ты будешь там, задай вопрос Валентине Ивановне.
— Замечательно! — говорю я.
Через несколько дней совещание в Смольном по поводу фестиваля на Дворцовой площади.
— Валентина Ивановна, я слышал, что Дом кино выставлен на продажу!
— Кто вам сказал?
— Я не могу сказать, кто мне сказал. Я не знаю отчество и фамилию человека, но человек ответственный!
— Я говорю в присутствии всех, — а сидело человек семь-восемь кинематографистов, и все вице-губернаторы Петербурга. — Дом на Караванной продаваться не будет!
А до этого мне один чиновник из КУГИ сказал: