Записки кинорежиссера о многих и немного о себе
Шрифт:
— Нельзя, два раза подряд нельзя! Надо было заранее оговорить.
Я говорю:
— Слушайте, над вами уже вся Москва смеется! А вы продолжаете! Я же не за джинсами туда еду. Это Горисполком просит. Вот вы и объясните Горисполкому, что нельзя, потому что я только что был на Кипре.
А меня кто-то толкает ногой под столом. Я посмотрел, это барышня толкает. Я вышел из этой комиссии и пошел на «Ленфильм», там 7–10 минут ходьбы. Пришел, меня на площадке второго этажа встречает директор студии Голутва:
— Спокойно, все в порядке.
А я:
— Ты понимаешь, какие там…
— Перестань! —
А барышня, Татьяна Тимофеевна, позже стала секретарем директора «Ленфильма» — Голутвы. Она там до сих пор работает. Замечательная барышня. Мы с ней потом смеялись, вспоминая эту «выездную» комиссию Райкома.
Вспоминая Чаушеску…
Когда вышел фильм «Джек Восьмеркин — „американец“», и чиновников «не повесили и из партии не исключили», тут же поступило предложение из Госкино:
— А вот у вас был сценарий «Презумпция невиновности». Снимите нам это кино!
— Давайте!
И началось кино под названием «Презумпция невиновности». Но если бы я это снимал раньше, то это была бы бомба, а когда шел уже 1988 год, уже не так было. Однако люди интеллигентные поняли, что к чему, и про картину мне говорили всякие хорошие слова.
Меня с этой картиной послали в Румынию. Там было празднование советской власти, семидесятилетие Октября. Тогда еще был Чаушеску. Делегация состояла из артиста Садальского, артистки Ташковой, Госкино включило ее в делегацию. Она не снималась в этом фильме, милая женщина, хорошая актриса. И я во главе, как режиссер.
Мы высадились в аэропорту Бухареста, Садальский вытащил фотоаппарат и сфотографировал Ташкову. И тут же был арестован, фотокамера была отобрана. Случился скандал. «Оборонный объект» снимать нельзя. Мы пытались объяснить, что артист снимает артистку, а не оборонный объект, но нет… Кое-как удалось уладить эту проблему.
В первый же вечер состоялся показ фильма. Открытие кинонедели, посвященной Октябрю, проводилось в центральном кинотеатре города Бухареста. Привозят нас туда, у входа в кинотеатр десяток «мерседесов» с дипломатическими флажками. Это были послы всех соцстран. Когда мы зашли в кабинет директора кинотеатра, там сидел наш посол с женой и еще какие-то люди. Нас представили. Посол был само очарование. Он лучезарно улыбался, он был рад знакомству с режиссером и с артистами.
Послом был Тяжельников, бывший секретарь ЦК Комсомола. Но когда началась перестройка, он из всяких ЦК уехал послом в Румынию.
Потом был показ фильма и то, где для нас уже «поезд ушел», в Румынии пришлось как раз вовремя. Народ рыдал, встречал аплодисментами какие-то эпизоды этого фильма. Это было про них. Для нас это уже в прошлом, а для них — в настоящем. Я был очень рад, что так замечательно принимается картина.
После просмотра мы снова пришли в кабинет директора кинотеатра, но посол теперь в глаза не смотрел, отвернулся, и его жена тоже. И на встрече, и на проводах присутствовал корреспондент «Известий» в Бухаресте.
Он подошел ко мне:
— Хотите, я прокачу вас по Бухаресту, покажу, расскажу?
— Конечно!
Я у него спросил:
— А что это посол так скривился?
Он ответил так:
— Евгений Маркович, вы что, не понимаете? Это у нас перестройка — в России, а здесь никакой перестройки!
— А посол-то что?
— А посол кто? А посол — Тяжельников!
Мне было все равно, честно говоря. Даже было приятно: значит, точно мы попали! Ему было сильно неприятно, ему сильно не понравилось! Когда он лучезарно улыбался, он наверно думал: «Привезли картину, посвященную Октябрю, у режиссера „Аврора“ выстрелит, матросы пойдут в бой на Зимний дворец». А ничего этого не было. Купе поезда, где все друг друга предают и фальшивят, от начала до конца. Вот и все.
Замечательно сыграла Люба Малиновская в этом фильме. Артисты там все достойные были. Пастухов играл доктора, Юра Богатырев — директора, администратора играл Стас Садальский, начальника поезда — Куравлев, проводницу — Ирка Ракшина. Каждый был на своем месте, такая коммуналка советская в одном вагоне. Все было по делу. Поэтому румыны с восторгом все воспринимали. И много позже мне на «Мосфильме» сказал один мной очень уважаемый человек:
— Женька! Замечательное ты кино снял — самое то, и в самое время!
Он несколько раз, встречая меня, говорил:
— Я знал, что ты хороший режиссер, но чтобы вот так!..
Так он проникся.
«Пьющие кровь»
Однажды мой московский друг, писатель и сценарист Артур Сергеевич Макаров, предложил мне:
— Женька! Ты несколько раз просил меня переписать чужие сценарии, а ты не хочешь один раз попросить написать сценарий для тебя?
Я говорю:
— Хочу!
— Давай возьмем Алексея Толстого «Упырь»? Мне всегда нравилась это повесть.
— Давай!
Он написал сценарий, привез его и спросил:
— А как мы назовем? «Упырь» — как-то нехорошо…
Я говорю:
— Упыри — это те, кто пьет кровь! Давай сделаем обратный перевод с английского, и получится «Пьющие кровь»!
Ему очень понравилась эта идея. И мы назвали сценарий «Пьющие кровь». На главную роль я решил пригласить Марину Влади.
Я позвонил. Марина воркующим голосом спросила:
— У вас деньги есть на мою оплату?
Я говорю:
— Марина, найдем чего-нибудь! Сегодня нет, но завтра найдем!
— Когда у тебя определится что-то, приезжай в Париж!
Ей просто сказать. Она барышня европейская. Хочет, приезжает в Москву, хочет, приезжает в Париж. Правда, в это время и нам уже было проще…
Начали искать деньги. К счастью, деньги частично дал «Ленфильм», а частично несколько спонсоров. Спонсоры поставили одно условие:
— Ты нам отдаешь деньги такого-то числа, если нет, то с процентами!
— Хорошо.
А один ленинградский спонсор дал мне валюту. Я понимал, что Марине нужна валюта. Это тогда не так просто было, как сейчас: пошел в банк, поменял рубли на доллары. И потом, мне хотелось снять хотя бы натуру в Италии, поскольку часть действия фильма происходит в старом итальянском замке. Я понимал, что интерьеры можно снять и в России, замечательный Исаак Михайлович Каплан построит мне декорации. А вот экстерьеры я хотел снимать в Италии.