Записки кинорежиссера о многих и немного о себе
Шрифт:
«Шаляпин задерживается в Неаполе»
Мы снимали фильм, и я жалел, что поступил мягкотело, набирая команду.
С Сашей Абдуловым работать было очень трудно. Ночью он играл в казино, а утром приезжал на съемку абсолютно неготовый. Это было очень грустно.
У Марины Нееловой была маленькая дочка. Муж во Франции. Он был дипломат. Она то отправляла дочку во Францию, то встречала ее из Франции. И это тоже было довольно тяжело.
Я утром готовился к съемке. Долго нет Марины. Прихожу в гримерную, спрашиваю:
— В
Гример выходит со мной за дверь и говорит:
— Евгений Маркович, Марина сегодня проводила дочку. Она так нервничает! Я укладываю волосы, а волосы снова становятся дыбом!
Я вошел в гримерку, действительно, ей завивают волосы, а они распрямляются. Она была в таком возбуждении.
Ну, это еще ерунда… Паша Лебешев очень любил готовить. И очень хорошо готовил. Мы приезжали на съемку, он говорил:
— Не-е-ет, давайте сначала шашлычок съедим!
Они меня разрывали на части. При этом сроки были жесткие. Скажем, Паша может только до такого-то, потому что потом у него Михалков. Марина может только до такого-то, потом она улетает в Париж. Саша может до такого-то, но сейчас ему нужно отплыть на теплоходе «Шаляпин» куда-то и почему-то.
В общем, это было довольно трудно и сложно. Благо, деньги были.
Однажды мы сидим в Сочи и ждем, когда прилетят наши «звезды». Марина летит из Парижа в Москву, из Москвы — в Сочи. А герой-любовник Абдулов плывет на пароходе. Апрель месяц. Я когда-то снимал в Сочи «Принца Флоризеля», температура воздуха в апреле была +28, сияло солнце. Я думал, это так всегда. А в этот апрель, когда мы снимали «Тюремный романс», шел жуткий снег. И когда нужно было встречать Марину в Адлере, пришло сообщение, что самолет из Адлера завернули в Симферополь. Снег был густой, три-четыре сантиметра диаметр снежинок. Мы сидели в гостинице. Окна большие, и за окном шел сплошной стеной густой снег.
Слава тебе Господи, все закончилось благополучно, все прилетели! Только герой-любовник не приплыл. Звонили в Москву ассистентам, узнавали. Они перезвонили:
— Он сорвал спектакль, не приплыл, и уже готов приказ об его увольнении!
Жалко парня, но теперь он будет свободен хотя бы от театра. В конце концов он приезжает.
— Что? Как? Уже восстановили в театре?
— Было смешно… Я пошел в рубку теплохода, дайте телеграмму в театр, что я не смогу быть на спектакле: «Задерживаюсь в Неаполе, на спектакле быть не могу».
Из радиорубки звонят в театр начальнику режиссерского управления. Берет трубку женщина, ей говорят:
— Будете говорить с «Федором Шаляпиным»?
— Вы что, обалдели совсем? — она вешает трубку.
Через энное количество времени опять:
— Будете говорить с «Шаляпиным»?
Она не понимает:
— Совсем оборзели! С каким Шаляпиным?
— Тогда примите радиограмму от «Шаляпина»: он задерживается в Неаполе и на спектакле быть не может!
Шаляпин задерживается! Вот какой конфуз был.
Придумал эту веселую историю Абдулов или нет, я точно не могу сказать, но рассказывал он очень смешно!
Режиссер для сцены с подушками
Я чувствовал, что есть сценарные проблемы, и начал переписывать сценарий. Абдулов и Лебешев наябедничали Соловьеву:
— Сережка, а Татарский тебя переписывает!
Соловьев закатил истерику продюсерам.
Звонит мне Виктор Александрович Середа:
— Евгений Маркович, нам устроил скандал Соловьев, что мы не имеем права, мы не должны разрешать! Он подаст на нас в суд! Можете как-то уладить?
Я говорю:
— Могу!
Звоню Соловьеву:
— Сережа, это что за номера такие?
— А что? Мне говорят, что ты переписываешь?
— А ты что, Лев Толстой, что тебя трогать нельзя?
Но тут, надо сказать, он находчив был и опытен:
— Нет, Женя! Все, что тебе не нравится, выбрасывай не задумываясь, но писать мы должны вместе! Переписывать меня ты не имеешь права! Я буду на них… — со мной он не связывался, — …подавать в суд!
Я говорю:
— Кончай! Вот эта сцена плохая, вот эта плохая, вот эта плохая. Их надо переписывать. Если у тебя есть время, то у меня нет времени! У меня деньги капают! Поэтому есть второй вариант: приезжай, сними сам. Я посмотрю, как ты это сделаешь!
Так мы и поступили! Он приехал на съемку. Сцена в номере гостиницы, сцена с подушками. Весь этот детский сад!
Я говорю:
— Давай, ставь и снимай. А я буду сидеть и смотреть!
Так мы и сделали. Он снял.
Я говорю:
— Хорошо, принято!
— Надо приехать монтировать?
Я говорю:
— Перебьешься, я как-нибудь сам смонтирую.
Полного удовлетворения не было у меня, но кое-какое было.
Отголосок прошлой любви
Я еще расскажу про композитора на этом фильме. А это Сергей Курехин. Я его очень любил. Грандиозный, талантливый человек. И очень трогательно относился к работе.
До этого он писал музыку для «Пьющих кровь». Он тогда меня спросил:
— Какую вы хотите музыку?
Я говорю:
— Сережа! Вальс, но он должен быть с этакой чертовщинкой!
И Сережа действительно написал именно то, что мне было нужно в «Пьющих кровь». Послушайте вальс из этого фильма — и вы поймете!
А в «Тюремном романсе» нам нужен был кларнетист. Я сказал Курехину:
— Мне нужен кларнетист, который бы сыграл «Маленький цветок». Хорошо сыграл!
Это мои юношеские воспоминания. Я служил в армии радистом, у меня на радиостанции стоял приемник с короткими волнами, и я каждую ночь слушал «Радио Монте-Карло». И вот на Новый 1960 год вдруг я услышал «Маленький цветок». Ошеломительная музыка, пронзительная!
В то время я был влюблен в одну девочку, которая жила в Ленинграде, и там в лесу эта музыка точно попала в мое настроение…
Вспоминая об этой девочке и о моей любви к ней, я вставил «Маленький цветок» в фильм.