Записки кинорежиссера о многих и немного о себе
Шрифт:
— Мы по телеграмме!
— Заходите!
Вдруг оказалось, что есть купе свободное, и тут же принесли чай с лимоном. Они совершенно ошалели. Что такое? А потом им и говорят:
— Занимайтесь делом!
И началось. Такая комедийная история про нашу действительность.
Но в кино «Презумпция невиновности» не запускалась.
А в это время телевизионное объединение «Ленфильма» предложило мне подумать над сценарием по повести Н. Смирнова «Джек Восьмеркин — „американец“». «Сценарий — переписанная книжка Смирнова. Можешь взять
Я прочитал эту повесть, дома рассказал тетушке своей. Она говорит:
— О Женя, мы в 30-е годы запоем ее читали, такая хорошая вещь!
Я прочитал, надо сказать, с отвращением эту повесть, ничего хорошего в ней не нашел. Но если ее повернуть так, как мы с моим соавтором сценария перевернули ее, то почему нет? Я пришел в телевизионное объединение, говорю:
— Ребята, если я сделаю по-другому?
— Делай что хочешь! Нам важно, чтобы ты это снял.
— Хорошо!
Я телевизионщикам сказал, что один писать не буду, возьму себе соавтора.
— Кого?
— Вы не знаете!
Мне нельзя было говорить про Тигая, потому что он штатный работник «Ленфильма». Они не знали, а я знал, что Тигай очень литературно способный человек.
— Берите!
Мы с Аркадием Тигаем начали писать сценарий. Я живу на юге Ленинграда, а он на севере. Он на Удельной, а я в Дачном. Встречаться некогда. Счетчик щелкает, время идет: быстрей, быстрей, быстрей, сценарий, сценарий, сценарий. Мы с ним проговорили, что и как, и дальше писали сценарий так: сцену он, сцену я. Так сейчас сериалы снимают: один режиссер снимает одну серию, второй другую. Вот так мы писали сценарий. Потом читали ночами и обсуждали написанное по телефону. Где-то к концу написания второй серии мне нужно было запускаться. Я показал телевизионщикам. Они:
— Пойдет, давай.
Я запустился и начал снимать, и третью серию Аркадий писал один. Тут мы уже ничего не обсуждали. Очевидно, я на него слегка давил, потому что третью серию он написал гораздо лучше, чем первые две, которые мы с ним писали вместе. Очень смешные были эпизоды.
Я на днях смотрел «Джек Восьмеркин — „американец“»:
— Маланья, доченька, иди… попробуй-ка!
— Чегой-то?
— Попробуй, тебе говорят!
— Чего это?
— Попробуй!
— А что будет?
— Замуж хочешь?
— Хочу!
— Вот и жуй!
— Глотать надо?
— А как же… Давай!
Она глотает. Я посмотрел на Юльку Чекмареву — артистку, которая это играла. Замечательная Юлька! Как она замечательно проглотила эту гадость, как сделала круглые глаза!
— Ну, чего? Есть эффект?
— Есть! — сказала она.
— Какой? — Дуров с Мишкой Васьковым на нее наступают.
— Замуж еще больше хочется!
— Вот дура!
Замечательно написанная сценка! Мы ее разыграли, как по нотам.
Довольно долго я искал героя. Наконец нашел парня — Сашу Кузнецова, который и стал Джеком Восьмеркиным.
Саша из Москвы. Он выпускник Вахтанговского училища, а до того окончил авиационный институт. Он не был актером, но в результате все получилось хорошо. Я подглядел, как он йогой занимался, и это сразу же вошло в фильм! Я должен сказать читателям, как интересно все это было.
Выдавливая из себя раба…
Я снял этот фильм, поехал сдавать в Москву. Закончился просмотр трехсерийного фильма, и кто-то из руководства мрачно сказал:
— А мы этого вообще не видели! Уезжайте отсюда!
Я говорю:
— Вы что?
— Ничего!!! Мы этого не видели вообще, все, разговор закончен! Никакого обсуждения, никаких бумаг, никаких актов о приемке!
— Тогда я сейчас поеду в Госкино!
— А это уже не наше дело! Иди куда хочешь! Мы эту картину не видели!
А у меня было три ЯУФа (ящика упаковки фильмокопий. — Прим. ред. ), три металлические коробки по шесть частей. И я короткими перебежками с двенадцатого этажа Гостелерадио спускаюсь вниз, выхожу на улицу, ловлю такси, находясь в совершенно полуобморочном состоянии.
Я понимал, что для студии непринятые три единицы — это значит, что премий, зарплат у людей не будет, придется списывать деньги… Называю адрес:
— Малый Гнездниковский!
Там Госкино. Приезжаю туда, оставляю машину на улице, подхожу к охраннику:
— Кто сейчас председатель Госкино?
Он говорит:
— Армен Николаевич Медведев!
Я притаскиваю коробки:
— Присмотри пока!
Поднимаюсь на второй этаж, стучу, вхожу. Темный кабинет, сидит Армен Николаевич Медведев. Он замечательный человек, киновед по образованию, остроумный, едкий. Я говорю:
— Здравствуйте, Армен Николаевич!
— Здравствуй.
— Моя фамилия Татарский. Я с киностудии «Ленфильм», сейчас сдавал картину в Гостелерадио, они не принимают… Может быть, вы посмотрите?
Ему сильно не хотелось. Это было видно. Он говорит:
— А что за жанр?
Я говорю:
— Комедия!
— Комедия? Заряжай!
У него свой просмотровый зал. Мы вдвоем смотрели три с лишним часа этот фильм. Я не склонен смеяться над тем, что сделал сам, а он искренне хихикал:
— Старик, так ты комедиограф! Давай сделаем так, ты мне быстро переделываешь три серии на две, а я запускаю это на экран!
Я говорю:
— Я готов!
Я выхожу, взялся рукой за ручку двери, а он меня останавливает:
— Я хорошо заплачу!
Надо сказать, что три серии — это слишком много было, лучше было бы делать две. Но ведь у нас было плановое хозяйство в то время, и если по плану было написано три серии, так извольте три и снять!
Я с удовольствием сделал двухсерийную ленту, которую считаю удачней трехсерийной.