Записки молодого человека. Повесть и сборник коротких рассказов

Цветков Юрий

Вокруг них была уютная и спокойная Швейцария – соседи на всей улице при встрече здороваются, птички поют, солнышко светит, хорошая работа и денег много, а «по жизни» парень был разрушен, просто руки плетьми повисали. И впали они с женой в сильнейшую депрессию.

По работе он часто ездил в Москву, и жена скоро поняла, что у него там кто-то есть. Да он особо и не скрывал. Выяснилось, что московская подруга его забеременела и родила ему еще одного сына. Шли чередой семейные скандалы. А когда он, не таясь и не скрывая уже своей радости, собирался в Москву на первую годовщину дня рождения своего нового сына, жена в порыве ярости нанесла ему на кухне семнадцать ударов в грудь кухонным ножом.

Он умер, а жену его обалдевшие швейцарцы посадили

за убийство в тюрьму.

Мы и сами ходили по офису, не в силах постичь случившееся. Мы даже не обсуждали это между собой, но с течением времени стали понимать, что и новую подругу то он завел не потому, что был женолюбив, а в попытке найти какой-нибудь выход из своего тупика. И жена-то истыкала его ножом не из ревности к другой женщине, а потому, что понимала, что сейчас он уйдет и оставит ей одной эту безысходную жизнь с сыном-наркоманом.

Вопрос

Время от времени я захаживал к своему приятелю к нему домой, где они жили с женой вдвоем, потому что детей у них не было. Как-то раз после обычных разговоров за столом жена его, улучив момент, подошла ко мне на кухне и спросила:

– Скажи, а ты не знаешь, что у него в голове? Он всегда молчит, что-то себе думает, а мне не говорит…

Птичка

Я посеял у себя во дворе газон и, закончив работу, собирал инструменты. В этот момент прилетела, наблюдавшая за мной издали, трясогузка и стала клевать посеянные семена. Я умилился птичке божьей и не посмел ей ничего возразить.

Она же, клюнув несколько раз, вспорхнула и улетела прочь. А через минуту – это оказался, видимо, самец – он прилетел назад со своей бабой. Показал ей накрытую для нее поляну и они стали споро клевать уже вдвоем, не обращая на меня никакого внимания.

Пришлось прогнать их.

Вот так всегда, – подумалось мне почему-то.

Дед

Лежал я как-то несколько дней в больнице по поводу небольшой операции. И вот на второй день кладут к нам в палату на освободившуюся койку старичка, у которого дома случился приступ почечной колики и в болях вышел наружу камень. Дед вызвал на дом неотложку, и та привезла его на всякий случай в больницу под наблюдение врачей.

Сначала он лежал на койке, рассказывал в деталях, как ему было больно, но теперь полегчало, доставал из кармана, разворачивал и показывал всем по очереди завернутый в бумажку вышедший из почек розоватый камешек, говорил, что боится повторного приступа и просился у докторов на обследование. Ему пообещали, и он целый день потом ходил по больнице, возвращался в палату, сидел на своей койке и без умолку разговаривал с нами. Говорил все больше о том, что жена его померла два года назад, а теперь он, как перст один, и спрашивал всех, нет ли у кого в семье свободной бабушки, потому что очень уж тяжко жить одному. Все пожимали плечами – ни у кого свободной бабушки не было.

Но на другой день вышел в свою смену врач, который опознал его и сказал, что дед этот уже не первый раз тут болтается с одним и тем же камешком, который, скорее всего, был и не не его даже, а его умершей жены. Что самого его уже несколько раз досконально обследовали и ничего не нашли. А сюда он прорывается со скорой и с жалобами на почечные колики, а на самом деле – чтобы побыть сколько удастся среди людей и передохнуть от тоски и одиночества в своей квартире.

После этого деда стали выгонять из больницы, а он сопротивлялся, не хотел уходить и прятался в туалете. Но в обед не выдержал, заскочил в палату поесть – тут его и отловили. Доесть обед дали, но после с шутками и прибаутками вывели его – почти что под руки – из палаты и даже для верности отвезли на дежурной машине домой.

Все в палате смеялись потом, обсуждая деда. А мне было совсем не смешно. Много лет прошло с тех пор, а этот дед все никак не идет из моей головы.

«Не приведи, Господи,» – думаю я каждый

раз, вспоминая его.

Любка

Хорошая девка Любка – может, и не красавица, но покладистая, надежная и работящая – не то чтобы крепкая, а жилистая такая скорее. Сначала все было, как у людей – вышла замуж, родила двоих ребятишек: сына и дочку. Потом муж стал пить и драться – пришлось выгнать, слава Богу, хоть жить ей было где с детьми – старенький деревянный домик на окраине городка остался от матери.

А потом и началось: на железнодорожном переезде погибла под колесами поезда дочка. Оплакав первое свое горе, Любка вышла с сыном второй раз замуж. Новый муж тоже пил, но был тихий и не дрался, хотя и работал всегда в пол силы – потому что был сердечником. Любка родила от него сынишку, и они с мужем стали потихоньку строить новый дом вместо совсем развалившегося старого. Через несколько лет новый сруб уже стоял с почти полностью покрытой рубероидом крышей, когда муж вдруг пропал, неизвестно почему и не известно, куда. Через три дня он всплыл в небольшом пруду на соседней улице, куда ходил за водой для полива огорода. Медики сказали, что у него, видимо, случился сердечный приступ, когда он зачерпывал ведро – упал в воду и утонул – потому еще, что был нетрезвым. Дом был не достроен – в нем был только черновой пол и не было совсем потолка. Жить в нем было нельзя, Любка с двумя детьми зимовала в хлеву вместе с козами, кроликами и курами, которые их кормили и грели вместе с круглой железной печкой-времянкой. Когда старшего сына уже можно было оставить одного, Любка устроилась сторожем на спасательную станцию, куда ездила зимой и летом на велосипеде ночевать с младшим сыном, который из-за недостатка внимания долго толком не мог говорить. Переночевав на работе, Любка на велосипеде гнала с ребенком на раме домой, бросалась кормить старшего, поливать и полоть огород, доить коз, собирать яйца и продавать молоко и яйца соседям.

Она не пала духом и, как муравей, таская по одной доске, достраивала пол и потолок в доме. А потом, на скопленные не понятно как и еще взятые в долг гроши поставила котел и отопительные трубы (заместо батарей – чтоб дешевле). В доме уже худо-бедно можно было жить, но она так уже обвыклась и приспособилась жить в хлеву с животными и железной печуркой, что провела в нем и еще одну зиму. Наконец они переселились в дом и начали понемногу его обустраивать. Жизнь начала налаживаться. Младший пошел в школу и учился говорить. Любка устроилась мыть полы в доме престарелых в подмосковье (в своем городке работы больше не было), куда ездила на электричке – сутки через трое – по три часа в один конец, оставляя детей одних ухаживать за домашней скотиной. Старший поступил в техникум и стал ходить в спортивную секцию по вольной борьбе. Любка радовалась, но оказалось, что тренер готовил из них бойцов для банды рэкетиров. Когда сына послали на первое «боевое» задание, он отказался. Его избили так показательно жестоко, что лицо превратили в сплошное месиво. Он два месяца боялся выйти из дома и забросил техникум. Тут его забрали в армию. Любка опять обрадовалась, думала, что в армии из него сделают мужчину. Но он пришел в армию уже настолько сломанным духом, что это сразу почувствовали и над ним из-за этого так издевались, насиловали даже, что он пытался покончить с собой и попал в психушку, после чего его комиссовали. Но командир ей об этом не сказал и отказывался отпускать его домой, вымогая взятку.

После двух лет, проведенных сыном в психбольницах, ему дали, наконец, инвалидность. Любка собрала денег на какую-то посильную ей очередную взятку, и в техникуме его сначала восстановили, а через год – без занятий и экзаменов – выдали диплом. Но он сказал, что работать не может и сидел дома на мамкиных харчах, покупая себе на свою мизерную пенсию какие-то гостинцы. Любка долго еще за него боролась, но потом устала и махнула рукой – будь, что будет. Она оставила его в покое и сосредоточилась на младшем…