Записки молодого человека. Повесть и сборник коротких рассказов
Шрифт:
Есть люди, которые совсем не думают за себя даже. И есть люди, которые не выносят этого и думают не только за себя, но и за других – вот я и есть такой, и в том все мое несчастье.
В детстве я был серьезным и вдумчивым ребенком. И первыми моими думами были думы о том, что все живущие на свете имеют свои обязанности: и кошки, и собаки, и люди, и дети – все. Я был ребенком, сыном своих родителей, и мои обязанности заключались в том, чтобы быть хорошим ребенком, хорошим сыном своим родителям, не огорчать их, а наоборот, всячески радовать своими положительными качествами.
Но было бы, наверное, еще полбеды,
Но сахар еще что – с деньгами было хуже. Естественно, зарабатывать деньги я тогда не мог, но забота о семейном бюджете прочно засела во мне. Гораздо чаще, чем о сахаре, я слышал жалобы матери на нехватку денег. То их не хватало вообще, то на что-нибудь конкретное. Родители садились за стол рассчитывать, выкраивать, пересчитывать, а я тихонько терся где-нибудь поблизости и впитывал в себя эти расчеты, как губка. А потом, следя за редким появлением новых вещей или даже продуктов в доме, делал свои пересчеты и болел, болел душой за каждую копейку.
В этом я был полной противоположностью своему брату, который был старше меня на два года. Брат и в голову не брал таких мыслей. Если ему хотелось лыжи, он просил лыжи, новое пальто – просил пальто, и не просто просил, а с моей точки зрения, совершенно бессовестно клянчил до тех пор, пока ему не уступали.
Я ничего не просил, хотя мне тоже многого хотелось, но просить не позволяла совесть: меня бы загрызли думы о том, каким тяжелым ударом было бы, к примеру, новое пальто для меня по семейному бюджету. А потом, всякие просьбы были бы, наверное, бессмысленны, ведь мне была уготована участь всех младших братьев –
Примерно также, только еще хуже получалось и с карманными деньгами. Брат клянчил деньги, да ему и так давали – на кино, на праздники, а мне не давали. Не давали сначала потому, что рядом с братом я по контрасту всегда оставался «маленьким», в смысле, слишком юным, для того, чтобы иметь карманные деньги. Я рос, но рос и брат, а потому я все ходил в «маленьких». Родители забывали, что брату в моем возрасте уже давно давали деньги. Наконец, стали предлагать и мне. Но не тут-то было! Деньги были нужны, но… я скромно и упорно отказывался от протянутого рубля – брать мне уже не позволяла роль скромника, в которую я влез по уши. А потом я тайком вынимал из кошелька матери или выворачивал из карманов отца по пятнадцать – двадцать копеек и постепенно набирал необходимый рубль. Получалось, что и рубль не взят и деньги у меня есть. Конечно, меня мучила мысль о том, что я поступаю нехорошо, но зато утешала мысль другая, о том, что таким образом я избавляю своих дорогих родителей от неприятности тратить на меня рубль. И что за нелепая была мысль! Наверняка, родители относились к этому не как к неприятности, а как к необходимости. Да я вовсе и не считал своих родителей скупыми, и сам я не был скрягой. Просто это было застарелое, въевшееся желание доставить родителям, намучившимся в прошлом из-за копейки, удовольствие от сознания того, что вот не пришлось тратить рубль, и рубль остался цел, а если я этот рубль возьму незаметно для них, вынимая по пятнадцать – двадцать копеек из кошелька, то они об этом не узнают и никаких неприятных чувств не испытают.
Я заразился от взрослых хозяйственной заботой о будущем, все старался сделать так, чтобы пусть сейчас будет немножко поменьше хорошего, зато немножко хорошего останется на потом. В довершение ко всем своим несчастьям я был еще и добросердечен, прежде всего я думал о других, потом уже о себе. Брат же мой был эгоист, себялюбец и жил сиюминутными удовольствиями – легко и беззаботно. Так вернувшись однажды домой, мы с братом нашли на столе только что принесенный мамой из магазина кусок халвы, и брат тут же принялся уплетать эту халву за обе щеки, а я стоял и ныл около него, уговаривая его только попробовать немножко, если уж так хочется, и не есть больше, потому что, если мы много съедим сейчас, то на ужин, когда все соберутся и захотят попить чаю с халвой, халвы будет уже мало и всем не хватит. Но брат не мог утерпеть, ел халву, отмахивался от меня и еще смеялся надо мной. Не имея на него никакого влияния, я не выдержал этой муки и ушел в другую комнату переживать за халву и все прикидывал, много ли он успеет съесть, пока не придет наконец мама. Потом приходила мама и начинала ругать брата за съеденную халву, но брат довольно таки спокойно переносил эту ругань, а после шел ко мне и в пол голоса дразнил меня и смеялся надо мной. Он думал, что меня удерживала только боязнь ругани.
Конец ознакомительного фрагмента.