Записки натуралиста
Шрифт:
Уезжая с Украины, я не смог расстаться с Журкой и привез его в Москву. Сначала он жил в московской квартире, потом на даче. Позднее я передал его зоопарку, где Журка жил в загоне с другими журавлями. При моем посещении он всегда узнавал меня и, когда я удалялся от загона, поспешно шел вдоль изгороди, а затем кричал, пока я не исчезал из виду.
ВЫБОР ПРОФЕССИИ
— Не будешь же ты только охотником, — сказал мне однажды приятель.
Мы сидели с ним у костра, на гриве среди торфяного болота. Солнце успело высоко подняться над горизонтом, заливая веселыми лучами желтую прошлогоднюю траву, темные пни, молодые сосенки. Прохладное весеннее утро сменялось теплым безветренным днем. Вдали за обнаженным, прозрачным березняком ворковал тетерев, да в голубом воздухе свистел кроншнеп.
— Что и говорить — замечательная вещь охота, — продолжал приятель, снимая с костра котелок. — Но охота охотой, однако пора подумать и об учебе.
За последнее время разговор о поступлении в высшее учебное заведение особенно часто возникал между нами, но, к сожалению, каждый раз кончался разногласием, почти ссорой. Вот и в это чудное утро, на охоте, когда хотелось отдохнуть от всего, подышать воздухом, он с первых же слов приобрел неприятный характер.
— Не делай глупостей, — продолжал приятель. — Говорю тебе, поступай в технический вуз. Пойми, наконец, что пять лет учебы, и ты инженер — вполне обеспеченный человек, и тогда занимайся птицами, охоться сколько тебе угодно. Ведь за то, что ты будешь знать, как живут звери и птицы, тебе денег платить не будут.
— Не будем говорить об этом, — перебил я собеседника. — Пойду туда, куда меня тянет — не хочу себя ломать только ради какого-то материального благополучия. Лучше скромно жить, но заниматься любимым делом.
— Ну и возись со всякой дрянью — с мышами и лягушками, — увидишь, что из этого выйдет. Вспомнишь мои слова — пожалеешь, да поздно будет, — махнул он рукой, показывая этим, что разговор между нами исчерпан.
Много воды утекло с того времени, но и сейчас я частенько вспоминаю этот разговор на охоте. И вспоминаю его с улыбкой, так как свое дело, свою профессию и сейчас не променяю ни на какие блага в мире.
После тишины лесов и полей, где бойкий крик пестрого дятла или пение жаворонка не мешает нам улавливать едва слышные звуки и шорохи, невообразимым шумом и суетой встретил меня Московский университет. Все куда-то спешили, на ходу сообщали друг другу какие-то новости, объясняли что-то, смеялись. Вот группа юных студенток-первокурсниц. Человек двадцать их сгруппировалось у какого-то объявления. Все они говорят разом, стараются перекричать друг друга, и никто не слушает, что говорит сосед. Ну что тут можно понять, разве можно в чем-нибудь разобраться? Но, вероятно, это и есть та жизнь, о которой читаешь в книгах, — дружная жизнь шумного коллектива студентов. Надо только суметь примкнуть к нему, и тогда все сразу наладится, пойдет своим чередом. Настойчивый, громкий звонок прерывает мои размышления. Толпа студентов разом отрывается от доски объявлений и, продолжая перекидываться фразами и смеяться, шумно рассаживается в просторной аудитории. Захваченный общим потоком, за ними иду и я. Стихает аудитория, начинается лекция.
Попав в университет, я почувствовал себя совершенно беспомощным. Мне как-то не удавалось достаточно быстро разобраться в массе объявлений, в расписаниях лекций и практических занятий. Я часто по недоразумению посещал лекции, которые меня в сущности мало интересовали, и, напротив, не попадал на те занятия, которые были необходимы. К счастью, это продолжалось недолго. Как и другие новички, я вскоре перезнакомился со студентами-первокурсниками и завел товарищей.
Со смехом и удовольствием вспоминаю знакомство со своим другом и спутником по экспедиции Сергеем Наумовым. Это случилось в первый месяц моего пребывания в университете. «Не совсем обычный студент, — подумал я, пристально рассматривая вошедшего в аудиторию парня. — И почти наверное, судя по его костюму, — охотник». Это был высокий блондин с длинными, зачесанными назад волосами. Простая защитная косоворотка, здоровенные, с длинными голенищами охотничьи сапоги и какая-то естественная непринужденность заставили меня обратить на него внимание. «Интересно знать, охотник он или, только оригинальничая, носит костюм охотника», — подумал я, проводив его глазами, и уткнулся в свою работу.
Кончилось занятие. Я только вышел на широкий университетский двор, как большими решительными шагами ко мне подошел тот самый студент.
— Я Наумов, — отрекомендовался он, протягивая мне здоровенную руку. — Я вашего папашу знаю и вашу собаку сеттера знаю, — на выставке встретились. Давайте познакомимся.
Мое предположение оправдалось: Наумов действительно оказался большим любителем-охотником, и это способствовало нашей дружбе.
Не успело закончиться первое полугодие, как мы с Сергеем были посвящены во все особенности университетской жизни. Выяснили, что ряд студентов-старшекурсников уже ведут настоящую научную работу и ежегодно, то самостоятельно, то под руководством одного из профессоров кафедры, выезжают в далекие научные экспедиции. В то время особенно интересовала московских зоологов Средняя Азия. Из поездок участники экспедиций привозили большие и ценнейшие коллекции. Как это интересно! Исследования в природе и собирание недостаточно изученных зверей и птиц — именно то, о чем я мечтал до поступления в университет. «Надо как можно лучше освоить технику снятия шкурок и набивки тушек», — решил я, глядя на разложенные по столам коллекции. Несколько дней спустя я уже получил разрешение практиковаться под руководством опытного препаратора. В то время единственным препаратором при Зоологическом музее университета был старик Цельмин; звали его Август Карлович. Во многих отношениях Август Карлович был замечательным человеком. В молодости, живя в Латвии, он сначала пристрастился к охоте, потом до тонкости изучил дело препаратора. Он переселился в Москву и работал то в одном, то в другом музее, сопровождая в экспедициях наших ученых.
Иной характер носили тогда научные экспедиции. На далекие окраины русской земли проникали только смелые и энергичные люди.
Представьте себе, что вам сейчас захотелось побывать на Крайнем Севере, увидеть океан, тундру, ее обитателей. Ну что же — это не так сложно. Нужно только желание. Вы со всеми удобствами усаживаетесь в глубокое, мягкое кресло, «стальная птица» поднимает вас в воздух и в короткое время переносит на громадное расстояние. Посмотрите в окно. Где-то далеко внизу медленно уползает назад земля, сначала хвойные леса Севера, потом безбрежная тундра. Постепенно самолет спускается ниже и вскоре летит на высоте ста-двухсот метров. Хорошо видны выступающие среди воды кочки, камни, шапки лишайника. Вот стая гусей-гуменников отдыхает на берегу мелководного водоема. Самолет для них не диковина. Они лениво склоняют набок головы, смотрят в прозрачное небо. Какое им дело до пролетающей «стальной птицы»? Но вдруг гуси настораживаются, сбиваются, в тесную группу. Прямо на них, меняя свои очертания, бежит по земле тень самолета. Ближе, ближе… С гоготом поднимаются птицы в воздух и крикливым косяком летят в сторону — туда, где до самого горизонта широко раскинулась то ровная, то холмистая тундра, где во всех направлениях, отражая бледное небо Севера, блестят озера.
Еще несколько летных часов, и вы на месте. Но не среди безлюдных пространств Севера, а на одной из факторий или на маяке, где прилетевших встречают радушные люди, где есть радио, теплое помещение и запасы продуктов. Разве не приятна и не интересна такая экскурсия?
А в то время?..
Загадочен, недоступен кячался Север. Страшен был и далекий путь. Тысячи километров бездорожья отделяли города и селения от берегов Ледовитого океана. Глухая тайга, топкие болота криволесья и необъятная тундра преграждали дорогу и пугали своей беспредельностью даже смелого человека. Но тем интереснее русским ученым казался Север. Жажда знания окраин русской земли манила к себе, заставляя предпринимать долгие, полные лишений и опасностей экспедиции. Одним из таких ученых был замечательный знаток птиц нашей Родины — Сергей Александрович Бутурлин. Он не раз посещал самые отдаленные уголки сибирского Севера, привозя из поездок большие коллекции птиц и новые сведения об их жизни. Частым спутником Сергея Александровича был препаратор Август Карлович. Когда я попал к нему в мастерскую в качестве практиканта, он был уже стариком и любил вспоминать о своем прошлом.
— Семьи не имел, свободным человеком был — почему не поехать даже на год поохотиться в тундре, — начал он однажды, прерывая работу и закуривая. — С Бутурлиным хорошо ездить — спокойно. Заботливый, внимательный человек Сергей Александрович. И добрый. Когда мы вернулись с ним из последней поездки, он мне отличное ружье подарил. Да, в экспедициях лучшего товарища найти трудно. Одно плохо — горяч очень. Как вспылит — прямо беда, себя не помнит.
И вот, чтобы пояснить свои слова, Август Карлович рассказал мне маленький эпизод из своей жизни.
В одно лето Бутурлин и препаратор Цельмин спускались на лодке вниз по многоводной реке Колыме. Течение могучей сибирской реки быстро несло лодку, нагруженную продовольствием, спальными мешками и прочей экспедиционной утварью. По сторонам уплывали назад берега, одна за другой сменялись картины. Сергей Александрович сидел на корме лодки, правил веслом и писал путевой дневник. Препаратор тоже занимался делом: он снимал шкурки с птиц, добытых на последней стоянке. — Смотрите, Август Карлович, прямо на нас впереди летят какие-то птицы, — нарушил молчание Сергей Александрович. — Это гагары — берите скорей ружье!