Записки натуралиста
Шрифт:
Возьмите-ка для примера маленького сокола-кобчика или нашу пустельгу и понаблюдайте, как эти мелкие соколы охотятся за грызунами и насекомыми в полях и лугах. Взлетит сокол со стога сена, поднимется невысоко в воздух и, часто взмахивая крыльями, секунд сорок, а то и дольше бьется на одном месте. Его темные большие глаза устремлены в траву, хвост раскрыт веером. Вот сокол замечает что-то живое. По косой линии он скользит вниз, схватывает добычу своими сравнительно слабыми лапками и вновь поднимается в воздух. Последите минут двадцать за такой охотой, и вы обязательно придете к выводу, что это не настоящий сокол. Во всяком случае, не тот замечательный сокол, о котором писал Горький. И вы не ошибетесь.
Всех соколов ученые подразделяют на две группы — на «настоящих» и «ненастоящих». К ненастоящим соколам относят кобчиков, степную и обыкновенную пустельгу. Остальных соколов, населяющих нашу страну, принято считать настоящими соколами.
Что же они собой представляют, чем отличаются друг от друга?
Сидящего настоящего сокола уже издали легко отличить по своеобразной гордой посадке, а летящего — по полету. Если же вам посчастливится увидеть, как он охотится, вы сразу сообразите, что перед вами настоящий сокол. Дело в том, что эти хищники обычно берут добычу в воздухе и не просто ловят ее своими когтистыми лапами, что характерно для ястребов, а сначала бьют ее когтем заднего пальца.
Представьте себе, как впереди вас какое-то неясное тело по косой линии прорезало воздух. Скорость его движения настолько стремительна, что вам трудно уловить очертания, понять, что или, вернее, кто это несется в воздухе. Но уже в следующее мгновение становится ясно, что это сокол-сапсан ударил какую-то крупную птицу. Беспомощно кувыркается она в воздухе, в стороны летят выбитые перья. Нагнав свою жертву вторично, сапсан хватает ее когтями и, вытянув ноги и едва справляясь с тяжелой ношей, опускается на землю.
Как-то в начале мая я наблюдал охоту нашего другого сокола — сокола-дёрбника. В ту весну я собирал коллекцию птиц в степях Северного Казахстана. Среди ковылей здесь водились стрепеты, и я загорелся желанием добыть хоть одного самца в ярком весеннем оперении. Это оказалось нелегким делом. Стрепеты вели себя крайне осторожно. Уже много времени я потратил, подходя то к одной, то к другой птице, но безуспешно. Неизменно стрепет взлетал от меня так далеко, что я не решался в неге выстрелить.
Во время этой неудачной охоты я наткнулся на дёрбника. Маленький хищник спокойно сидел на степной кочке и подпустил меня совсем близко. Надо сказать, что дёрбник — ценная добыча для орнитолога. Налети он на меня, я, конечно, поспешил бы в него выстрелить. Но этот дёрбник сидел от меня так близко и в его фигуре было столько спокойствия и гордой независимости, что у меня исчезло всякое желание расценивать его как добычу. Ведь неприятно стрелять в животное, когда у него нет никаких шансов на спасение. «Что ты, однако, тут делаешь?» — подумал я, усаживаясь среди ковыля.
Я решил понаблюдать за хищником.
Ждать пришлось недолго. Кругом было много жаворонков. Одни из них взлетали из травы, другие пели высоко в голубом небе. На этот раз дёрбник не обращал на них никакого внимания. Однако хищник проявил интерес, когда далеко в стороне появилась другая птичка наших степей — полевой конек. Он взлетел из травы и, выкрикивая свою несложную песенку, стал подниматься в воздух. «Цы-вииить, цы-вииить, — едва доносилась она издали, — цы-вииить». При каждом выкрике птичка порывисто взлетала выше, затем как бы замирала на одно мгновение в воздухе и вновь поднималась вверх в такт своей песенке. Когда полевой конек высоко поднялся над землей, дёрбник соскользнул со своего сторожевого поста, взмыл в глубокую высь и стремительно понесся к поющей птичке. Он без труда нагнал ее, ударил и секунду спустя уже сравнительно медленно летел над степью, неся добычу.
Не думайте, однако, что соколы охотятся всегда удачно. И просто для примера рассказал вам об удачной охоте. И быстрокрылые хищники частенько терпят неудачу. «Соколиная дичь» тоже не дремлет и знает, как можно избежать гибели. При нападении сокола-сапсана летящая стая уток рассыпается в стороны и стремительно несется вниз. Тяжелые птицы с размаху падают в воду, издали слышится всплеск, летят брызги. Сапсан не берет плавающую птицу — он быстро летит дальше, рассчитывая захватить свою жертву в воздухе.
«Пожалуй, пора в Москву», — решил я однажды, отдыхая в Конце октября среди скал после утомительной горной экспедиции. Хороша Киргизия — хороши снеговые вершины, сизые осыпи, горные потоки, но все, что полагалось сделать, уже закончено как будто пора и честь знать.
Приближался вечер. Косые лучи солнца золотили местами побагровевшую от ночных морозов листву деревьев и кустарников, в прозрачном воздухе летала паутина, глубоко внизу шумел поток. Хороша в горах осень, но срок истек, пора на север, домой. На другой день я упаковал в ящик собранные коллекции, сложил в чемодан и рюкзак экспедиционные вещи и, ожидая удобного случая для выезда, вблизи от дома охотился за каменными куропатками. Удобный случай вскоре представился.
Пасечник, у которого я прожил больше месяца, вдруг надумал съездить в совхоз Афлатунь, расположенный от нас в 15 километрах. Ему нужно было привезти с лесопилки доски для изготовления ульев, и поэтому он запряг в большую арбу пару волов и, придерживаясь единственной торной дороги, тронулся в путь. Эта дорога шла ущельем вдоль каменистой речки, делала большой полукруг и выходила, наконец, к совхозу. Афлатунь лежал как раз на моем пути, и, само собой разумеется, я воспользовался попутным транспортом. Удобно разместив свои вещи и переложив их сеном, я и сам было взобрался в телегу.
— Стоит ли вам трястись по такой скверной дороге? — обратился ко мне в последний момент пасечник. — Оседлайте Серого и поезжайте прямым путем — через перевал, в Афлатуне встретимся.
Конечно, я с большим удовольствием воспользовался этим предложением, захватил ружье и сумку и, когда арба, скрипя и прыгая по каменистой дороге, скрылась за первым поворотом, зашагал к конюшне.
Около часа, придерживаясь лесной дороги, поднимался я в гору. Дорога, или, вернее, тропинка, шла то в одном, то в другом направлении, постепенно и почти незаметно взбегая все выше и выше. Несмотря на раннее утро, среди старого орехового леса мне не было холодно. Казалось, лес хранил в себе тепло предыдущего дня. Здесь было сыро, пахло увядающей листвой и гниющим деревом. Но кончился лес. Ниже остались кустарники барбариса и шиповника. Вот и последние корявые деревца арчи поднимаются поодаль одно от другого. А выше, до самого перевала, широко раскинулись луга и горные степи. Когда я проник сюда, с соседних снеговых вершин на меня пахнуло таким «туденым дыханием, что я весь съежился и невольно стал понукать свою лошадку. Мне захотелось как можно скорее выбраться из ущелья на вершину холма, где уже светило хотя и утреннее и осеннее, но яркое и веселое солнце.
Вот я и на перевале. В первый момент солнце ослепило меня, но я повернул к северу и, всем своим существом ощущая живительные лучи, медленно стал спускаться вниз. Впереди лежала горная степь. Пологими увалами она спускалась к подножию, где в дымке тонули пирамидальные тополя и фруктовые сады Афла-туня. Еще ниже, до самого горизонта, уходила едва покатая однообразная равнина, залитая золотыми лучами солнца. Чудное осеннее утро, незабываемая картина беспредельного простора! Где-то в стороне громко перекликались красноносые горные галки-клущицы, мимо пролетали небольшие стайки полевых жаворонков, па высоко в прозрачном осеннем небе парила крупная хищная птица — бородатый ягнятник.