Записки натуралиста
Шрифт:
Возьмите-ка для примера маленького сокола-кобчика или нашу пустельгу и понаблюдайте, как эти мелкие соколы охотятся за грызунами и насекомыми в полях и лугах. Взлетит сокол со стога сена, поднимется невысоко в воздух и, часто взмахивая крыльями, секунд сорок, а то и дольше бьется на одном месте. Его темные большие глаза устремлены в траву, хвост раскрыт веером. Вот сокол замечает что-то живое. По косой линии он скользит вниз, схватывает добычу своими сравнительно слабыми лапками и вновь поднимается в воздух. Последите минут двадцать за такой охотой, и вы обязательно придете к выводу, что это не настоящий сокол. Во всяком случае, не тот замечательный сокол, о котором писал Горький. И вы не ошибетесь.
Всех
Что же они собой представляют, чем отличаются друг от друга?
Сидящего настоящего сокола уже издали легко отличить по своеобразной гордой посадке, а летящего — по полету. Если же вам посчастливится увидеть, как он охотится, вы сразу сообразите, что перед вами настоящий сокол. Дело в том, что эти хищники обычно берут добычу в воздухе и не просто ловят ее своими когтистыми лапами, что характерно для ястребов, а сначала бьют ее когтем заднего пальца.
Представьте себе, как впереди вас какое-то неясное тело по косой линии прорезало воздух. Скорость его движения настолько стремительна, что вам трудно уловить очертания, понять, что или, вернее, кто это несется в воздухе. Но уже в следующее мгновение становится ясно, что это сокол-сапсан ударил какую-то крупную птицу. Беспомощно кувыркается она в воздухе, в стороны летят выбитые перья. Нагнав свою жертву вторично, сапсан хватает ее когтями и, вытянув ноги и едва справляясь с тяжелой ношей, опускается на землю.
Как-то в начале мая я наблюдал охоту нашего другого сокола — сокола-дёрбника. В ту весну я собирал коллекцию птиц в степях Северного Казахстана. Среди ковылей здесь водились стрепеты, и я загорелся желанием добыть хоть одного самца в ярком весеннем оперении. Это оказалось нелегким делом. Стрепеты вели себя крайне осторожно. Уже много времени я потратил, подходя то к одной, то к другой птице, но безуспешно. Неизменно стрепет взлетал от меня так далеко, что я не решался в неге выстрелить.
Во время этой неудачной охоты я наткнулся на дёрбника. Маленький хищник спокойно сидел на степной кочке и подпустил меня совсем близко. Надо сказать, что дёрбник — ценная добыча для орнитолога. Налети он на меня, я, конечно, поспешил бы в него выстрелить. Но этот дёрбник сидел от меня так близко и в его фигуре было столько спокойствия и гордой независимости, что у меня исчезло всякое желание расценивать его как добычу. Ведь неприятно стрелять в животное, когда у него нет никаких шансов на спасение. «Что ты, однако, тут делаешь?» — подумал я, усаживаясь среди ковыля.
Я решил понаблюдать за хищником.
Ждать пришлось недолго. Кругом было много жаворонков. Одни из них взлетали из травы, другие пели высоко в голубом небе. На этот раз дёрбник не обращал на них никакого внимания. Однако хищник проявил интерес, когда далеко в стороне появилась другая птичка наших степей — полевой конек. Он взлетел из травы и, выкрикивая свою несложную песенку, стал подниматься в воздух. «Цы-вииить, цы-вииить, — едва доносилась она издали, — цы-вииить». При каждом выкрике птичка порывисто взлетала выше, затем как бы замирала на одно мгновение в воздухе и вновь поднималась вверх в такт своей песенке. Когда полевой конек высоко поднялся над землей, дёрбник соскользнул со своего сторожевого поста, взмыл в глубокую высь и стремительно понесся к поющей птичке. Он без труда нагнал ее, ударил и секунду спустя уже сравнительно медленно летел над степью, неся добычу.
Не думайте, однако, что соколы охотятся всегда удачно. И просто для примера рассказал вам об удачной охоте. И быстрокрылые хищники частенько терпят неудачу. «Соколиная дичь» тоже не дремлет и знает, как можно избежать гибели. При нападении сокола-сапсана летящая стая уток рассыпается в стороны и стремительно несется вниз. Тяжелые птицы с размаху падают в воду, издали слышится всплеск, летят брызги. Сапсан не берет плавающую птицу — он быстро летит дальше, рассчитывая захватить свою жертву в воздухе.
«Пожалуй, пора в Москву», — решил я однажды, отдыхая в Конце октября среди скал после утомительной горной экспедиции. Хороша Киргизия — хороши снеговые вершины, сизые осыпи, горные потоки, но все, что полагалось сделать, уже закончено как будто пора и честь знать.
Приближался вечер. Косые лучи солнца золотили местами побагровевшую от ночных морозов листву деревьев и кустарников, в прозрачном воздухе летала паутина, глубоко внизу шумел поток. Хороша в горах осень, но срок истек, пора на север, домой. На другой день я упаковал в ящик собранные коллекции, сложил в чемодан и рюкзак экспедиционные вещи и, ожидая удобного случая для выезда, вблизи от дома охотился за каменными куропатками. Удобный случай вскоре представился.
Пасечник, у которого я прожил больше месяца, вдруг надумал съездить в совхоз Афлатунь, расположенный от нас в 15 километрах. Ему нужно было привезти с лесопилки доски для изготовления ульев, и поэтому он запряг в большую арбу пару волов и, придерживаясь единственной торной дороги, тронулся в путь. Эта дорога шла ущельем вдоль каменистой речки, делала большой полукруг и выходила, наконец, к совхозу. Афлатунь лежал как раз на моем пути, и, само собой разумеется, я воспользовался попутным транспортом. Удобно разместив свои вещи и переложив их сеном, я и сам было взобрался в телегу.
— Стоит ли вам трястись по такой скверной дороге? — обратился ко мне в последний момент пасечник. — Оседлайте Серого и поезжайте прямым путем — через перевал, в Афлатуне встретимся.
Конечно, я с большим удовольствием воспользовался этим предложением, захватил ружье и сумку и, когда арба, скрипя и прыгая по каменистой дороге, скрылась за первым поворотом, зашагал к конюшне.
Около часа, придерживаясь лесной дороги, поднимался я в гору. Дорога, или, вернее, тропинка, шла то в одном, то в другом направлении, постепенно и почти незаметно взбегая все выше и выше. Несмотря на раннее утро, среди старого орехового леса мне не было холодно. Казалось, лес хранил в себе тепло предыдущего дня. Здесь было сыро, пахло увядающей листвой и гниющим деревом. Но кончился лес. Ниже остались кустарники барбариса и шиповника. Вот и последние корявые деревца арчи поднимаются поодаль одно от другого. А выше, до самого перевала, широко раскинулись луга и горные степи. Когда я проник сюда, с соседних снеговых вершин на меня пахнуло таким «туденым дыханием, что я весь съежился и невольно стал понукать свою лошадку. Мне захотелось как можно скорее выбраться из ущелья на вершину холма, где уже светило хотя и утреннее и осеннее, но яркое и веселое солнце.
Вот я и на перевале. В первый момент солнце ослепило меня, но я повернул к северу и, всем своим существом ощущая живительные лучи, медленно стал спускаться вниз. Впереди лежала горная степь. Пологими увалами она спускалась к подножию, где в дымке тонули пирамидальные тополя и фруктовые сады Афла-туня. Еще ниже, до самого горизонта, уходила едва покатая однообразная равнина, залитая золотыми лучами солнца. Чудное осеннее утро, незабываемая картина беспредельного простора! Где-то в стороне громко перекликались красноносые горные галки-клущицы, мимо пролетали небольшие стайки полевых жаворонков, па высоко в прозрачном осеннем небе парила крупная хищная птица — бородатый ягнятник.