Записки натуралиста
Шрифт:
На этот раз мы не задержались в сторожке.
— Полина! — крикнул старик, останавливая лошадь у изгороди и роясь в телеге. — Дочка тебе передать велела, — подал он Л небольшой узелок.
— Да вы в избу зайдите, чайку выпейте, — начала было старушка. Но мой спутник дернул вожжами, и лошадь рванулась с места.
— В другой раз, — не то ей, не то на свои невеселые мысли проворчал старик, удобнее усаживаясь в телеге.
Четыре дня, обгораживая поле, прожили мы у Борового озера: рубили молодые сосны, очищали стволы от сучьев, перетаскивали их к полю и укрепляли между вбитыми в землю кольями. Напряженная работа не позволяла мне вырваться на охоту, и ружье лежало без толку. Лишь в вечерние сумерки, когда молчаливый лес наполнялся мощным рявканьем «диких козлов», я брал в руки винтовку и до полной темноты пытался подойти к кричащему зверю. Надо сказать, что в то время я мечтал застрелить рогатого самца косули, чтобы из головы животного изготовить чучело. Но чуткие животные всегда своевременно замечали меня, и осуществить свое желание мне не удавалось.
В одно прекрасное утро, когда я был поглощен работой, вдруг неподалеку от поля раздалось громкое рявканье. Я обернулся и увидел косулю. Высоко подняв украшенную рогами голову, она не спеша, шла мимо нашего лагеря. Из моих рук выпал топор, я лег на землю и поспешно пополз к телеге, где лежала винтовка. Но на обычном месте ее не оказалось. Трясущимися руками я перерывал в телеге наши пожитки — среди них винтовки не было. «Куда она могла задеваться?» — ломал я голову, соображая, что непоправимо теряю минуты. А тем временем «козел», не ускоряя шагу, прошел мимо деда и скрылся за первыми стволами сосен.
— Дедушка, да куда же винтовка исчезла? — взмолился я и тут же увидел ее на сучке дерева, где я стоял, когда «козел»
— Дедушка, да куда же винтовка исчезла? — взмолился я и тут же увидел ее на сучке дерева, где я стоял, когда «козел» появился на краю поля. Чтобы выстрелить, мне незачем было ползти к телеге, стоило только протянуть руку
— Эх ты, разиня! — сурово бросил старик и вновь принялся затесывать кол для изгороди.
После этого случая у меня опустились руки. Работа не клеилась я готов был все бросить и отправиться один в селение.
— Что, парень, раскис? — обратился ко мне как-то дед. — Вот кончим городьбу, провожу тебя на Черную речку — там козла сразу убьешь. Они туда на водопой ходят — убить просто, только надо место хорошее выбрать.
Желая как можно скорее попасть на Черную речку, я принялся за работу с удвоенной энергией. К полудню следующего дня изгородь была закончена, и мы с дедом перебрались к сторожке. Когда солнце стало склоняться к западу, мой хозяин оседлал лошадь и шагом направился к Черной речке; закинув ружье за плечи, пешком последовал за ним и я.
Черная речка — это глубокий лесной ручей. Он служит как бы границей между глухой тайгой и разреженным смешанным мелколесьем. Его темная студеная вода то едва струится среди лесной чащи, то вырывается на широкий простор лесного болота. И тогда по его сторонам среди луговой травы блестят открытые участки воды — бочаги; по болоту желтеют крупные лилии.
— Хорошее место, — бросил старик, не слезая с лошади и осматривая тропу, пробитую среди болотной растительности. — Вон на той лесине и сидеть надо. — С этими словами он вытащил из-под себя меховой полушубок, подал его мне и, сказав, что утром будет ждать в сторожке, поехал обратно.
— Да ты не топчи зря траву — ведь козы след твой учуют, — крикнул он уже издали.
Кончается день. Скрывается солнце, освещая только вершины старых деревьев; высоко над лесом с криком летают два больших черных ворона. «Крук-крук-крук», — доносятся с высоты знакомые голоса. Потом медленно наползают сумерки, над болотом ко мне летит какая-то утка. Свистя крыльями, она делает полукруг и улетает обратно. Но мне не до птиц. Удобно усевшись на дереве, я не отрываю глаз от звериной тропы.
Вот где-то позади меня рявкает косуля, ей откликается другая, третья — сначала далеко, потом ближе и, наконец, совсем рядом. Могучий звериный крик волной прокатывается по всему лесу, эхом отдается вдали, замирая за зубчатой стеной кедровника. Я неподвижно сижу в засаде, и мне кажется, что вот-вот на тропе должно появиться животное. Но проходит час, еще полчаса, много времени, а косули все нет и нет. Тропа, хорошо заметная при дневном освещении, уже совсем не выделяется на темном фоне; подо мной черная тьма.
«Как просто все в мечтах охотника и как сложно в действительности», — думаю я, но в это время слышу осторожную поступь какого-то зверя. Вот он проходит вблизи дерева и вступает в воду; под его ногами хлюпает болотная почва. Для меня ясно, что это косуля, что она идет к водопою той самой тропой, но мне не легче от этого — я не вижу в темноте зверя. И тогда без всякой надежды я навожу винтовку, ориентируясь на слух, и нажимаю гашетку. Резко звенит выстрел, а за ним следуют характерные звуки быстро скачущего по болоту животного. Вскоре они стихают, и тогда мне становится ясно, что охота закончена — мне здесь больше нечего делать, но и уйти до утра некуда. И, чтобы скоротать время, я запахиваю полушубок, прочнее усаживаюсь на ветвях дерева и, склонив голову, начинаю дремать.
Я проснулся на рассвете. На побледневшем небе едва мерцали одинокие звезды. С каждой минутой, казалось, они подни— мались все выше и выше. В сумраке дремали деревья, а над болотом, насколько хватает глаз, извиваясь белой лентой, висел туман. Он клубился, медленно заползал в лесную чащу. С его проникновением сюда сразу становилось как-то особенно сыро, холодно и неуютно. Меня неудержимо потянуло к жилью, в теплую сторожку, и я только хотел спуститься на землю, как увидел небольшого зверька. Скрываясь за стволом соседнего дерева, он выставил остромордую голову и внимательным глазом следил за каждым моим движением. Несколько секунд, затаив дыхание и боясь шелохнуться, мы с любопытством рассматривали друг друга. В этот момент из нависшего над болотом тумана неожиданно появилась глухарка. Хлопая о ветви короткими крыльями, она совсем было уселась на ту самую лиственницу, где я провел ночь, но, вероятно, увидев близко человека, неловко вильнула в сторону и с квохтаньем полетела дальше. Еще мгновение — и крупная птица, как бы тая в густом тумане, исчезла из виду.
Неожиданное появление глухарки взволновало зверька. Он быстро спустился до первой горизонтальной ветви, с изумительным проворством добежал по ней до конца, затем перепрыгнул на ближайшую лохматую ветвь соседнего кедра и исчез в голубой хвое. Глядя на него, можно было подумать, что шустрый хищник пытался догнать летящую птицу. Но это только казалось. Уже в следующую секунду я увидел зверька под собой. С такой же энергией и быстротой он деловито бежал в противоположном направлении по лежащему на земле стволу громадной лиственницы и вскоре скрылся за кустами багульника. Вот и все, что я видел.
Однако и этого было достаточно, чтобы хорошо его разглядеть. Вы, наверное, думаете, что зверек был пушист и красив то есть был таким, какими мы привыкли рисовать в своем воображении драгоценных соболя или куницу? Ничего подобного. Он был действительно замечателен, но не своей красотой, а нелепой внешностью. Большая голова с широко расставленными круглыми ушами, острая черноглазая мордочка, а главное — его широкие мощные лапы совершенно не соответствовали небольшому, тон кому и гибкому телу, покрытому совсем низким темно-бурым мехом. Лапы казались огромными, а их обладатель поразительно напоминал худенького лопоухого, живого мальчугана, которому на ноги, как бы на смех, надели большие ботинки взрослого человека. Однако они ничуть не мешали зверьку двигаться с изумительной быстротой и легкостью. Проворный зверек мастерски управлялся с ними, лапы мелькали в воздухе, переносили гибкое тело, но все время были как-то на первом плане, особенно бросались в глаза.