Записки натуралиста
Шрифт:
Возбуждение нападающих птиц передалось и фильке. Он вновь попытался подняться на крылья, и его неудачный взлет вызвал страшный переполох среди вороньей компании. Грянул выстрел, потом второй, за ними последовал третий, и все превратилось в какой-то хаос. Филин подскакивал вверх, защищался от пикирующих сверху птиц, набрасывался на упавших после выстрела, а вороны, не понимая, в чем дело, и, вероятно, приписывая все несчастье ненавистной ночной птице, с еще большим возбуждением продолжали нападение.
Возбуждение фильки не прекратилось и после того, как воздушная атака закончилась и мы подобрали и уложили в заплечный мешок убитых ворон. Филин и на нас таращил глаза и щелкал клювом. Когда же мы попытались взять его в руки, он, защищаясь, перевернулся на спину и выставил вперед мохнатые когтистые лапы.
— Что и говорить, смельчак! Дорого сумеет продать свою жизнь, если в этом будет нужда, — уронил Вячеслав Васильевич скрутив, наконец, филина. — До смерти боится только одну птицу — безобидного кулика-сороку. Как прилетит этот пестрый, красноносый кулик, начнет с громким свистом пикировать сверху, тут уж не выдерживают филькины нервы. Распластается он на земле, раскроет крылья и лежит, словно мертвый.
— Жалко все-таки эту птицу, я бы выпустил ее на волю, — сказал я Вячеславу Васильевичу, когда мы водворили фильку в сарай и бросили ему убитых ворон.
— Ничего не выйдет из этого, уже пробовал, — безнадежно махнул рукой мой собеседник. — Улетит в лес, сядет на дерево и будет сидеть на одном месте голодный несколько суток сряду. Приходи и бери руками. Ведь выкормыш, — пояснил он.
ОДНО ПЕРЫШКО
— Ну как, Миша, поедем завтра на острова? — спросил я как-то за ужином хозяйского сына.
— Если не будет дождя, пожалуй, поедем, — ответил он. — Только не туда, где мы были в прошлое воскресенье.
— Мне все равно, куда ни ехать, лишь бы на островах побывать, — согласился я.
— Поедем через Гнилую протоку к Саровке — там большой затон с ключами, вода чистая, и всегда рыбы полно, — продолжал Миша. — А когда Гнилой будем ехать, я вам филинов покажу. Уже раза два на Гнилой протоке этих филинов я поднимаю, и все в одном месте. Наверное, они там постоянно живут. Уж очень хороши филины, здоровые, как бараны, уши висят, глаза круглые, во какие большие! — продолжал Миша.
В том 1938 году ранней весной я впервые приехал в Приморье и, поднявшись вверх по реке Большой Уссурке, остановился у старой колхозницы в небольшом селении Вербовке. Внук моей хозяйки Миша Евченко по воскресным дням возил меня на плоскодонной лодчонке по притокам, тихим затонам и островам этой реки. Сетью он ловил рыбу или колол острогой щук, а я тем временем отстреливал интересных птиц и снимал с них шкурки. Здесь было много пернатых, которые встречались впервые. Естественно, что сбор птиц поглощал все время, и было жаль тратить его на филина, с которым я уже неоднократно сталкивался в прошлом. Я твердо решил не увлекаться крупными птицами. Что будет дальше, посмотрим, а сейчас не до филинов. Но не все зависит только от вашей воли.
В то утро мы с Мишей сначала высадились на большом острове и обошли кругом лесное озеро. С характерным кряканьем с него поднялась парочка уток-мандаринок и тут же исчезла за свисающими к воде деревьями. Потом мой спутник показал глубокий родник с ледяной и совершенно прозрачной водой. На дне родника неподвижно лежала большая мягкотелая черепаха. Поехали дальше, вскоре свернули с основного русла и попали в узкую проточку с быстрым течением; ее загромождали занесенные сюда обломки упавших в воду деревьев. Течение стало не столь стремительным, и нас уже медленно понесло дальше. По сторонам поднимался старый лиственный лес. К самой воде наклонились плакучие ивы, р стороне, наполняя воздух пряным запахом, цвела черемуха, широко раскинули горизонтальные ветви грецкие орехи, да к самому небу поднимали вершины гиганты-тополя. Чудный, незабываемый лес!
— Это и есть Гнилая протока, вон за тем поворотом в прошлый раз я спугнул пару филинов, — предупредил меня Миша. — Зарядите ружье крупной дробью.
Перед тем я охотился за желтоспинными мухоловками, и мое ружье было заряжено полузарядниками самой мельчайшей дроби. Ею не убьешь и не поранишь филина: густое и мягкое оперение птицы, как настоящая броня, предохранит ее от слабого заряда и мелкой дроби.
Исполняя просьбу Миши, я взял ружье в руки, повозился с ним, как бы вкладывая другие патроны, но оставил в стволах те же полузарядники. «Все равно не буду стрелять в филина», — еще раз старался убедить я себя. Но именно в этот момент на берегу протоки среди высокого папоротника Миша увидел сидящую птицу.
— Филин. Стреляйте, стреляйте, филин! — показывая шестом и пригибаясь на лодке, зашептал он.
Не один, а два филина, потревоженные нашим появлением, бесшумно поднялись из прибрежных зарослей.
— Стреляйте, филины! Бейте! Ну, бейте же! — вдруг закричал мальчуган не своим голосом.
И я не сдержался. Вскинул ружье и, стараясь не попасть в летящих филинов, сделал два частых выстрела. Обе птицы, лавируя между деревьями, благополучно полетели дальше. Только после второго выстрела я заметил, как задний филин потерял несколько перьев: вероятно, их выбили боковые дробины заряда. А тем временем нашу лодку несло дальше вниз по течению.
— Вон он, смотрите, на дереве, — вдруг зашептал опять Миша, указывая на старый тополь.
Шагах в семидесяти в стороне я вновь увидел того же филина. Он сидел на толстом суку у ствола дерева и следил за проплывающей мимо лодкой. Какой-то странной на этот раз показалась мне птица: необычно свисали по сторонам головы длинные и широкие ушные пучки перьев, да непривычно смотрели желтые большие глаза. Филин ли это?
Поспешно отыскал я в патронташе патрон, заряженный крупной дробью, сунул в ружье и выстрелил. Но на этот раз расстояние было слишком большое, и ни одна, дробина не попала в птицу. Филин снялся с сука и исчез за зелеными ветвями деревьев. Вот досада! Я проводил его глазами, зная наперед, что теперь подойти к стреляной птице почти невозможно.
— Вернемся назад, — обратился я к мальчугану. — Когда я стрелял там, дробь выбила у филина перья. Мне обязательно нужно отыскать хоть одно перышко!
Миша подогнал лодку к знакомому месту и мрачный сидел на корме, пока я бродил по прибрежным ивовым зарослям. Когда же я нашел и показал ему выбитое перо загадочной птицы, он только сплюнул в сторону и не проявил к нему ровно никакого интереса. Его фигура выражала презрение к охотнику, спуделявшему так близко по большой птице.
Перо обладало необычным рисунком. Я осматривал его еще и еще, пытаясь восстановить в памяти рисунок пера обыкновенного филина, и, наконец, не придя ни к какому выводу, бережно уложил его в записную книжку. Потом неоднократно я один плавал на лодке по протокам Большой Уссурки в надежде добыть странного филина, но безуспешно.