Записки натуралиста
Шрифт:
Это случилось в самом начале зимы. Полученная мной куница уже оделась в великолепный зимний мех и была замечательно привлекательна. Я принес клетку домой и выпустил из нее свою драгоценную пленницу в пустую просторную и светлую комнату. Из дров и ветвей здесь я соорудил искусственные деревья, а из ящика и еловой коры нечто вроде дупла.
Около получаса выпущенная куничка знакомилась с новым помещением. Мягкими, бесшумными прыжками она не спеша обежала комнату во всех направлениях, с какой-то особенной грацией и легкостью вскакивала на подоконники, на искусственные деревья, забралась в дупло и вновь спустилась на пол. Мне было ясно, что зверек, привыкший к другой обстановке, не находил себе места и, видимо, нервничал. Но, не зная в то время нрава куниц, я не мог предполагать, сколь велико это нервное напряжение. Счастливый, неподвижно сидел я в углу комнаты и, как зачарованный, следил за каждым движением красивого лесного хищника.
А в это время с куничкой творилось что-то неладное. Взобравшись на искусственное дупло, она вдруг как-то странно попятилась назад и оскалила острые зубы. Казалось, зверек пытается защититься от врага-невидимки. Еще мгновение, и, скатившись на пол, куничка забилась в страшных судорогах. Она извивалась, содрогалась всем телом и оскаленной пастью хватала воздух. Такое состояние продолжалось недолго. Конвульсии становились все реже и реже, потеряв силы, наконец, куничка затихла, в потухших глазах, как мне казалось тогда, угасала жизнь. Потрясенный случившимся и не зная, чем помочь бедной куничке, я ждал конца. Но это была не смерть, а сильный нервный припадок. Прошло минут пять. Измученный припадком зверек с трудом поднялся на ноги и неуверенной походкой скрылся в темный угол за поставленного дерева.
Сейчас, после того как у меня жили в неволе ласки, горностаи хорьки и куницы, мне хорошо известны эти припадки. Я не зная их происхождения и первоначальной причины, но знаю, что они обычно начинаются при сильном нервном потрясении. Если заболевшего зверька не изолировать от раздражающих внешних условий, припадки становятся чаще, сильнее и нередко ведут к гибели Интересно, что различные виды куньих в разной степени подвержены этому заболеванию. Чаще других от припадков погибают горностаи и ласки, очень часто и тяжело ими болеют все настоящие куницы, и, напротив, среди хорьков и перевязок, относящихся к тому же семейству, эта болезнь чрезвычайно редкое явление.
Куничка прожила у меня недолго. Вскоре припадки участились. Всякий незнакомый предмет, внесенный в комнату, где жила куничка, или незнакомый запах действовал на нервную систему больного животного и вызывал новый приступ. Не желая быть постоянным свидетелем этих мучений, я возвратил зверька зоопарку.
Прошло около года. Я достал другую куницу. На этот раз мне попал исключительно крупный и темный по окраске самец. Он, вероятно, происходил из тайги европейского севера, где обитают особенно крупные и темные куницы. Я назвал его Васькой. Вновь приобретенную куницу сначала я держал отдельно, в той же комнате, где жила первая, а позднее, когда Васька привык, предоставил ему полную свободу во всей квартире. Здесь он жил на правах домашней кошки. Однако я не привязался к Ваське. Среди окружавших его людей он жил своей собственной замкнутой жизнью, не терпел, когда на него обращали внимание, и каждого встречал сердитым ворчанием. Прожив в моей квартире около двух лет, Васька подох. Я снял с него шкурку и когда осмотрел череп, то понял, что зверь дожил до глубокой старости — сохранившиеся редкие зубы были стерты до самых корней.
После припадочного зверька и старого злобного Васьки я как-то охладел к куницам и уже не думал заводить новую. Но как раз в это время мне попала совершенно ручная молодая куничка, которую я буду всегда вспоминать с большим удовольствием.
Однажды в холодный декабрьский день ко мне приехал из Калининской области знакомый охотник. Перед тем я несколько раз останавливался у него при поездках в глухую деревеньку, расположенную километрах в двадцати от Вышнего Волочка.
— Степана из Заболотной помнишь? — обратился он ко мне, едва переступив порог и развязывая шарф на шее. — Подарок тебе от него привез.
С этими словами он расстегнул полушубок и извлек оттуда привезенный для меня подарок, но такой необычный — совершенно ручную лесную куничку.
Но не только сам подарок произвел на меня впечатление. С большим удивлением я смотрел также на своеобразную «клетку в которой привезли зверька. Представьте себе свернутую из бересты трубку. Оба ее конца затянуты металлической сеткой. Когда я взял ее в руки, желая выяснить, что же в ней скрывается, оттуда, несмотря на крайнее неудобство и тесноту, глянули черные и такие ласковые глаза веселой молодой кунички. Зверек, видимо, с нетерпением ждал, когда же, наконец, его выпустят на свободу. заспешил: хотелось как можно скорее освободить бедного пленника. Но куда его поместить хотя бы на первое время? Правда, у меня была клетка, но я так давно ею не пользовался, что никак не мог вспомнить, где она сейчас и цела ли вообще. Совет приятеля облегчил мне эту задачу:
— Не надо клетки. Зачем она? Ведь куница совсем ручная и с лета жила в избе на полной свободе.
Я с величайшим удовольствием сорвал решетку и выпустил зверька в комнату. С этого момента без всякой клетки новая пленница, под именем Кунчик, прожила у меня дома более трех лет. Во всех отношениях она не походила на двух куниц, живших у меня до ее появления. Вероятно, в руки людей она попала в раннем возрасте, и искусственное кормление отразилось на ее росте. К середине зимы она едва достигла самого мелкого размера для лесной куницы. К этому времени зверек успел закончить линьку и надеть пышное зимнее одеяние, но мех был слишком светлый, а желтое горловое пятно — слишком бледно.
«Грош цена такой кунице», — пожалуй, сказал бы любой меховщик, осматривая мех животного. Однако для меня это не имело значения. И верно, какое мне дело до качества ее меха, когда она нравилась мне во много раз больше самого красивого соболя. Прошло не более месяца со времени появления у нас кунички, однако она стала не только моей, но и общей любимицей. «Удивительно симпатичный, веселый и смышленый зверек», — думал я, когда иной раз подолгу наблюдал за ее поведением. Ручная куничка вела себя среди людей, как настоящее домашнее животное. Вот она неторопливым, бесшумным галопцем приближается к стулу, вскакивает на него и, опершись широкими передними лапками на край стола, с любопытством заглядывает вперед. Дальше нельзя — это ей хорошо известно, и куничка исследует стол издали. Она смешно морщит свою подвижную мордочку, щурится, ее влажный нос вздрагивает, улавливая вкусные запахи. — Нельзя, Кунчик! — негромко, но резко говорю я и тихонько ударяю рукой по столу. Этого вполне достаточно. Зверек нехотя прыгает на пол и бежит в другую комнату.
Вскоре я выяснил, что куничка большая лакомка. Она до странности любила варенье, мед и сладкую манную кашу. Используя эту слабость, мне и удалось многого достичь в отношении ее приручения. Терпеливо, по многу раз сряду, я заставлял Кунчика прибегать на мой зов и вскакивать на руки и плечи. Только здесь он получал вознаграждение. «Кунчик, Кунчик», — не видя зверька в комнате, бывало, крикну я, и он, в надежде получить лакомство, тотчас появится около. Спустя несколько месяцев я уже брал ручную куничку во двор, где она бегала на свободе, копалась в снегу и вскакивала на меня, как только я звал ее по имени Одновременно с куницей в небольшой вольере у меня жила белка, и я невольно сравнивал поведение этих двух древесных животных. Изредка я запирал куничку в кухне и на некоторое время выпускал белку в комнату. Каждая такая прогулка обязательно кончалась хотя бы маленьким огорчением. Иной раз зверек свалит с полки фарфоровую статуэтку и, перепуганный звоном разбившейся вещи, прыгает на другую полку, откуда на пол также летят безделушки. И как же в этом отношении безупречна была куничка! За три с лишним года жизни в моей квартире она не разбила ни одной вещи.
Славный был Кунчик — веселый, понятливый и, как ни странно для хищника, удивительно добрый. Рассердить зверька, казалось, не было никакой возможности. Мнешь, бывало, его пушистую шкурку, тискаешь руками, а он даже не догадается пустить в ход свои острые зубы. Разве такого ручного зверька не приятно держать в неволе? Он, вероятно, полностью утратил стремление к свободе и, живя в нашей квартире, заменял домашнюю кошку.
Никогда бы я не расстался с ним, но одна беда — зверек ненавидел кошек. Это в конце концов заставило меня расстаться с ним. При всяком удобном случае он бежал в кухню, где сталкивался с соседскими кошками и затевал жестокие драки. Большой серый кот, принадлежавший соседке, вскоре стал настоящим моим несчастьем. Он был вдвое больше куницы и, конечно, мог ее задушить при первой же схватке. Однако лесной хищник нападал на него с такой стремительностью и так ловко увертывался от когтей и зубов противника, что кот всегда терпел поражение. В таких случаях он пытался спастись бегством через открытую в кухне форточку. Этим путем он пользовался для посещения крыши соседнего флигеля.