Записки натуралиста
Шрифт:
«Почему в безветренную погоду упало старое дерево?» – с этим вопросом я засыпаю.
СОБАКИ
Некоторые из моих приятелей считают, что я очеловечиваю животных. Например, любя собак, я будто бы допускаю у них сознательное мышление, а в связи с этим и поступки, присущие человеку. Не могу с этим вполне согласиться. И в то же время я утверждаю, что от высокоодаренных животных, и в частности от собак, от различных видов ворон можно ожидать таких поступков, которые на первый взгляд кажутся нам совершенно невероятными. Я уверен, что это проявление большой сообразительности, а не только привычек.
В первую очередь это касается собак. Ведь на них, на спутниках нашей жизни, в течение целых тысячелетий особенно сказывалось влияние человека. На сообразительность собак я обратил внимание уже в детстве.
Как сейчас, помню курьезный случай с моей няней Васильевной. В нашем доме она была своим человеком. Когда мы подросли, Васильевна незаметно и постепенно забрала в свои руки хозяйство. Очень любила няня домашнюю птицу и, когда мы жили на маленькой железнодорожной станции Ахтуба, развела кур и индеек в несметном количестве. Осенью и зимой птиц кормили отрубями, замешивая их теплой водой в продолговатых деревянных корытцах с длинной продольной перекладиной в середине. Эта перекладина мешала птицам забраться с ногами в корыто и была удобна для переноски кормушки.
В одно зимнее утро, поставив полное корытце с отрубями против кухни, Васильевна открыла форточку, выставила через нее половую щетку и стала следить, как кормятся домашние птицы. Когда к корму подлетали вороны, она возможно дальше высовывала щетку наружу и начинала ее крутить. Озадаченные этим, осторожные вороны медленно отлетали в сторону. Вдруг во двор забежала большая дворняга. Она засунула морду в корытце и стала с жадностью глотать отруби. При появлении чужого пса птицы разлетелись.
Энергично выдернув щетку из форточки, Васильевна бросилась с ней в сени, а оттуда во двор. Вот тут-то и произошел замечательный случай, вызвавший среди нас, ребят, бурю восторга и невольные аплодисменты, а у нашей няни негодование.
Только одно мгновение собака не знала что делать. Она униженно, с мольбой, смотрела на старуху и вдруг, видимо сообразив, что кроме побоев от. нее ничего не дождешься, зубами схватила корытце за перекладину и, напрягая все силы, быстро исчезла с ним за воротами. Отбежав с корытцем метров на двести от нашего дома, находчивая собака спокойно закончила свой завтрак.
Раздраженная Васильевна еще долго кричала, что она найдет управу на этих разбойников, что у моего отца зря на стене висит ружье и что она попросит какого-то Прохора или Сидора перестрелять всех собак на станции. Но я хорошо знал, что все это одни слова – Васильевна все забудет, как сядет пить чай, и не со зла она кричит, а просто от скуки. И хотя, любя Васильевну, я ничего не сказал ей, но был полностью на стороне голодной собаки.
О проявлениях сообразительности у собак и вообще о случаях с собаками мне и хочется рассказать ребятам. Если же мою книгу будут читать взрослые, то пусть они не подумают, что я страстный, увлекающийся собачник. Пород собак, например, я совсем не знаю и могу не обратить внимания на самого чистокровного медалиста. Но мимо некоторых собак независимо от их породы не могу пройти равнодушно. Болит мое сердце, когда я вижу страдания этого «умного» и совершенно по-особому самоотверженно преданного человеку животного.
Мне исполнилось шестнадцать лет, когда я был свидетелем одной немой сцены, оставившей неизгладимый след в моей памяти. И хотя эта сцена – самое обычное, повседневное явление в нашей жизни, я уж позволю себе рассказать о ней читателям. И рассказать не так, как будто это давно прошло и поблекло от времени, а как будто я вижу эту сцену сейчас и мне не полсотни, а шестнадцать лет.
Было теплое летнее утро. Солнце довольно высоко успело подняться над горизонтом и бросало ласковые лучи на тихий город, на дощатые заборы улиц, блестело в окнах. На освещенном солнцем клочке деревянного тротуара у двухэтажного дома сидел мальчик лет пяти с толстым, уже сильно подросшим щенком.
Опустившись на корточки, он неумелыми ручонками разворачивал бумажный пакетик, доставал из него кусочки хлеба и кормил ими щенка. По розовому личику мальчугана текли крупные слезы.
Вероятно, совсем недавно упитанный и такой симпатичный щенок с ласковыми детскими глазами жил в тепле и холе. И вдруг капризная судьба изменилась. Безжалостная чесотка или стригущий лишай изуродовали его блестящую низкую шерсть, голая кожа покрылась гнойниками и красными пятнами. И баловень стал никому не нужен, опасен. Его сторонились, отводили глаза при случайном взгляде – он всюду мешал, стал лишним во всем мире. И щенок уже не лез к людям, не ждал от них ласки. И только сейчас; греясь на солнце под чужим забором, по-видимому, в последние дни своей жизни, в ребенке нашел участие.
Вместо того чтобы поступить справедливо и оборвать лишнюю жизнь отверженного, мы часто допускаем малодушие. Занеся животное подальше от дома, мы оставляем его под чужим забором – пусть другие страдают, глядя на бездомного горемыку. И торопясь домой, наверное для того, чтобы быстрым движением и усталостью заглушить сострадание, делаем так много ненужных поворотов в глухие случайные переулки. А может быть, по простоте душевной пытаемся запутать следы? Вдруг по ним нас найдет совесть?
Наверное, эта сцена повлияла на мое отношение к собакам – при всяких обстоятельствах я не мог оставаться к ним равнодушным. Однажды, казалось, у меня не осталось никакого выхода – я должен был застрелить собаку, но я не сделал этого, и все обошлось благополучно. Этим случаем я поделюсь позже, а сейчас расскажу о смешных и трогательных поступках наших друзей. Рассказ начну с собаки, принадлежащей одному из крымских охотников. Звали ее Нелька.
НЕЛЬКА
С Нелькой и с ее хозяином Алешей Чабаном я познакомился на Южном побережье Крыма.
Это случилось в одно сентябрьское утро, замечательное тем, что пролетные перепела в большом числе остановились на дневку, превратив бедные дичью холмы в богатейшие охотничьи угодья. С рассвета на холмах собрались, вероятно, почти все алуштинские охотники. Если кто-либо из них в это утро вынужден был остаться в городе, он, прислушиваясь к беспрерывной стрельбе, безусловно, не был способен ни на какую полезную деятельность.
Около восьми часов стрельба резко сократилась. Охотники спешили домой, чтобы, наскоро переодевшись и проглотив завтрак, успеть на работу. На холмах осталось два-три человека. Однако выстрелы продолжались довольно долго. Но вот сентябрьское солнце поднялось высоко, напоминая, что Крым – не Север, пора, наконец, и собакам, и людям поискать живительной тени.
Я спустился с холма в долину и у гремящего ручейка, под шапкой векового грецкого ореха, столкнулся с Алешей Чабаном и его Нелькой.