Записки Ночного Ангела
Шрифт:
Состояние деда определить никто в нашедшей группе не смог… “вроде спит”.
Понятно, что пострадавший без сознания. Мы с Кипятком выдвигаемся на эвакуацию. Нюра упорно просит всех оставаться на месте обнаружения, до подхода нашей группы, для организации эвакуации. Нашедшие обычно не совсем адекватны по причине адреналиновой бури и довольно часто пытаются вынести пострадавшего в другую сторону от штаба. И такие случаи были не единожды.
Но, несмотря на все просьбы Нюры, за сто пятьдесят метров до точки обнаружения мы встречаем всю группу с пострадавшим на носилках. В
Дед лежал во всей своей сырой одежде, накрытый пленкой “спасательного одеяла”. Глаза закрыты, дыхание медленное, руки согнуты в «позе боксера». Тело напряжено, как струна. Кожа синюшно-бледная. Пульс на лучевой артерии не определяется. На лицо все признаки гипотермии тяжелой степени. Впереди всего этого шествия Стрекоза и Булка, обе смотрят в навигаторы. В тот самый момент, когда мы подошли к группе вплотную, одна из жердей с громким треском переламывается пополам. Я каким-то чудом успеваю схватить лямки носилок и не даю упасть пострадавшему на землю. Произошедшее дало время уложить носилки в траву и быстро осмотреть пострадавшего. Кипяток идет в начало колонны, чтобы контролировать направление движения.
Мне достались две лямки в ногах. Смотря под ноги, дабы не упасть самому и не стать причиной падения для пострадавшего, я совершенно потерял счет времени. Наконец вся процессия уперлась в забор СНТ, в серых досках которого была проделана небольшая, но надежно закрытая дверь, в которую мы и постучали.
– Кто там еще?! – донеслось из-за забора.
– Спасатели! – после некоторой паузы ответил кто-то из головы колонны.
Естественно, никто с той стороны этому заявлению не поверил, и всем пришлось тащиться вдоль забора в поисках другой, уже незапертой, калитки. Таковая, впрочем, скоро нашлась и, перетоптав грядки с морковью и капустой, процессия вывалилась на дорогу, идущую внутри садового товарищества. Мы шли по ней не меньше километра, но так и не приблизились к штабу. Напротив, мы от него прилично отдалились.
Я попросил Кипятка позвонить Нюре и переориентировать скорую в это СНТ.
Выйдя к пожарному водоему, мы опустили носилки на деревянный помост. Все внезапно отошли от пострадавшего и закурили. Я грохнулся на мокрые доски помоста, и принялся за подробный осмотр и переодевание пострадавшего в сухую одежду из эвакуационной укладки, находившейся у меня в ранце за спиной. Сверху хлестал ливень, заливая мне глаза, холодный пронизывающий ветер выбивал из меня остатки тепла, заставляя мои пальцы скрючиваться на морозе. Пострадавший стремительно угасал. Я посчитал пульс – тяжелая брадикардия, менее тридцать ударов в минуту. Времени все меньше. Преодолевая гипертонус, который уже совсем походил на трупное окоченение, я сдергивал с пострадавшего мокрый, прилипший плащ. Зрелище со стороны выглядело жестоко. Распростертый на помосте пострадавший и склонившаяся над ним фигура с ножом, кромсающая рукава и пуговицы. Первыми из оцепенения вышли девушки.
– Ну что вы все стоите! Ну помогите же вы!
Пара бойцов, стряхнув с себя ступор, грохнулась на колени рядом со мной, и дело пошло быстрее. Стянув с пострадавшего мокрые тряпки, мы укутали его в сухие пледы и накрыли сверху спасодеялом, которое должно защитить его от ветра и дождя.
В тот момент, когда мы закончили, послышалась сирена скорой помощи. Машина влетела на перекресток рядом, развернулась и подъехала задним ходом прямо к нам. Из скорой вышел водитель и фельдшер.
– Вот черт… – сказал я про себя.
Неполная бригада. Пустая машина… не довезут. Пока мы грузили пострадавшего в нутро Газели, я успел заметить самое печальное. Несмотря на то, что мы изолировали пострадавшего от действия холода, его состояние продолжало ухудшаться. Кожа посинела, губы стали черными. Плохой признак, очень плохой. Организм сдается. Тело пострадавшего изгибается в одной чудовищной судороге. Двери скорой закрываются, и машина, включив сирену, уезжает по лесной дороге.
Мне грустно… я понимаю, что это конец.
Дочь пострадавшего, узнав, что деда нашла Стрекоза, сует ей незаметно для всех деньги в карманы куртки. Вовремя заметившая это Аня, достает их и возвращает дочери грибника со словами: «Мы денег не берем, а Вам еще пригодятся». Стрекоза еще не в курсе, но я уже знаю, что она, что называется, напророчила. Естественно, не со зла, и, естественно, вовсе не имея в виду ничего плохого. Никто, кроме меня, пока вообще не понимает сути происходящего. Вокруг веселье и рассуждения на тему «мы сделали все, что могли». Группы медленно движутся к штабу в соседнее СНТ, бурно обсуждая произошедшее.
Мне тяжело идти, я понимаю, что довольно сильно замерз. Придя последним, я вижу продолжающуюся в штабе бурную радость. Чтобы никого не огорчать, я тихо отзываю в сторону Нюру.
– Нюр, не выживет он. Там все совсем плохо.
– Ты уверен? – тревожно смотрит на меня Нюра и, встречаясь со мной взглядом, понимает, что это без сомнений.
– Точно, Нюр. Точно.
Нюра медленно идет к штабу, натужно улыбается разъезжающимся поисковикам и каждому говорит «спасибо».
Позже пришла информация что пострадавший скончался.
Этот случай заставил меня всерьез взяться за изучение гипотермии. Полгода я потратил на перевод статей и переписку с Принстонским Университетом, въедливо изучая их труд под названием «Борьба с гипотермией», принятый в качестве учебника по всему миру.
Так или иначе, события этого поиска очень сильно изменили наше отношение к холодовой смерти, и заставили нас всерьез задуматься о способах предотвращения подобного в дальнейшем.
Моя «Зона комфорта»
Придя в первую, тренировочную зону, я уже отошел от оцепенения и пребывал в полной уверенности, что вот теперь я точно нормально со всем справлюсь. Главное – это преодолеть первый психологический барьер, а дальше все должно пойти, как по маслу. Как сильно я ошибался в тот момент, я пойму уже скоро и больше не буду пребывать в состоянии самоуверенности. Я наивно полагал, что опыт пилотирования самолетов мне однозначно поможет в освоении вертолета, но как показала практика я очень сильно заблуждался.