Записки о Шерлоке Холмсе. Красное по белому
Шрифт:
Мой друг взял ее руку, с которой она сняла перчатку, и рассматривал ее с тем пристальным вниманием и с тем отсутствием чувства, с каким ученый рассматривает предмет его специальности.
– Вы, конечно, извините меня, это входит в мои обязанности, – сказал он, выпуская руку дамы. – Я чуть не вывел ошибочного предположения, что вы печатаете на пишущей машинке. Очевидно, что вы музыкантша. Заметьте, Ватсон, что кончики пальцев имеют форму лопатки, а это присуще людям обеих профессий. В лице, однако же, есть некоторая одухотворенность, – Холмс мягко повернул его к свету, – которой не отличаются машинистки. Эта дама – музыкантша.
– Да, мистер Холмс, я даю уроки музыки.
– В деревне, судя по цвету лица?
– Да, сэр, около Фарнгама,
– Великолепные окрестности, и они полны для меня интересных ассоциаций. Помните, Ватсон, мы близ тех мест захватили Арчи Стамфорда. Ну-с, мисс Вайолетт, что приключилось с вами близ Фарнгама в Суррее?
Молодая девушка очень ясно и спокойно рассказала следующее.
– Отец мой умер, мистер Холмс, его имя Джемс Смит, капельмейстер в старом императорском театре. Мать и я остались совершенно одинокими на свете, не имея ни одного родственника, кроме дяди Ральфа Смита, который отправился в Африку двадцать пять лет тому назад и о котором мы с тех пор ничего не слышали. Когда отец умер, мы были очень бедны, но однажды нам сказали, что в «Таймс» появилось объявление, в котором просили сообщить сведения о нас. Вы можете себе представить, как мы были взволнованы. Мы думали, что кто-то оставил нам состояние. Мы тотчас же отправились к адвокату, имя которого упоминалось в объявлении. У него мы встретили двух мужчин, мистера Каррутерса и мистера Вудли, которые только что вернулись из Южной Африки. Они сказали, что мой дядя был их другом, что он умер несколько месяцев тому назад в Иоганнесбурге в большой бедности и что последней его просьбой к ним было отыскать его родственниц и позаботиться о том, чтобы они не терпели нужды. Нам казалось странным, что дядя Ральф, нисколько не думавший о нас при своей жизни, позаботился о том, чтобы мы не терпели нужды после его смерти, но мистер Каррутерс объяснил это тем, что мой дядя только что узнал о смерти своего брата и счел себя ответственным за нашу судьбу.
– Простите, – прервал Холмс, – когда имело место это свидание?
– В декабре, четыре месяца тому назад…
– Продолжайте, пожалуйста.
– Мистер Вудли показался мне отвратительным. Он не переставал строить мне глазки, этот грубый молодой человек с одутловатыми щеками, рыжими усами и с волосами, как бы прилепленными с обеих сторон лба. Он показался мне ненавистным, и я была уверена, что Сирил не одобрит моего знакомства с подобной личностью.
– А его зовут Сирилом, – произнес с улыбкой Холмс.
Молодая девушка покраснела и рассмеялась.
– Да, мистер Холмс, Сирил Мортон – электротехник, и мы надеемся обвенчаться в конце лета. Боже мой, как это я заговорила о нем? Я хотела сказать, что мистер Вудли был прямо отвратителен, а мистер Каррутерс, значительно старше первого, был более привлекателен. Это был смуглый, худой, гладко выбритый, молчаливый человек. У него были вежливые манеры и приятная улыбка. Он осведомился о нашем положении и, узнав, что мы очень бедны, предложил мне поселиться у него и учить музыке его единственную десятилетнюю дочь. Я ответила, что мне не хочется бросать мать, на что он сказал, что я могу каждую субботу ездить к ней, и предложил мне сто фунтов в год, что было, конечно, роскошной оплатой. Дело кончилось тем, что я приняла его предложение и отправилась в Чильтерн-Гранж, находящийся от Фарнгама в шести милях.
Мистер Каррутерс оказался вдовцом, но у него была экономка, очень почтенная пожилая особа по имени Диксон, заведовавшая всем хозяйством. Девочка была премилое существо, и все предвещало одно хорошее. Мистер Каррутерс был очень добр и очень музыкален, так что мы проводили вместе очень приятные вечера. Каждую субботу я ездила в город к матери.
Первым пятном на моем счастье было прибытие рыжеусого мистера Вудли. Он гостил целую неделю, и, ах, эта неделя показалась мне тремя месяцами. Это была ужасная личность, сварливая во всем. Он отвратительно ухаживал за мной, хвастал своим состоянием, говорил, что если бы я вышла за него замуж, то имела бы лучшие в Лондоне бриллианты. И, наконец, хотя я не желала иметь никакого дела с ним, однажды после обеда он схватил меня в свои объятия – он необычайно силен – и поклялся, что ни за что не выпустит меня, пока я не поцелую его.
Тут вошел мистер Каррутерс и оторвал его от меня, за что Вудли поднял руку на хозяина, свалил его на пол и избил до крови. Это, как вы понимаете, положило конец его пребыванию в доме. На следующий день мистер Каррутерс извинился передо мною и уверил меня, что я никогда больше не подвергнусь такому оскорблению. С тех пор я ни разу не видела мистера Вудли.
А теперь, мистер Холмс, я дошла, наконец, до того именно обстоятельства, которое заставило меня прийти сегодня к вам за советом. Надо вам сказать, что каждую субботу утром я отправляюсь на своем велосипеде до Фарнгамской станции, чтобы оттуда ехать в город поездом в двенадцать часов двадцать две минуты. Дорога от Чильтерн-Гранжа пустынна, и в особенности в одном месте, которое тянется на протяжении мили между вересками Чарлингтона с одной стороны и лесами, окружающими Чарлингтон-холл, с другой. Этот участок дороги крайне пустынный, и очень редко кого встретишь на нем, разве одинокую телегу или крестьянина, пока не доберешься до большой дороги близ Кругсбери-хилл.
Две недели тому назад, проезжая это пустынное место, я случайно обернулась, и приблизительно в двухстах ярдах позади себя увидела мужчину, тоже на велосипеде. У него была короткая черная борода, и он показался мне человеком среднего возраста. Не доезжая Фарнгама, я снова обернулась, но мужчины уже не было, и я совершенно забыла о нем. Но вы можете себе представить, мистер Холмс, мое удивление, когда на обратном пути, в понедельник, я увидела того же самого мужчину на том же месте дороги. Мое удивление еще возросло, когда этот инцидент повторился в точности и в следующую субботу, и в понедельник. Он всегда держался на расстоянии и ничем не беспокоил меня, но все-таки это было очень странно.
Я рассказала об этом мистеру Каррутерсу, который, по-видимому, заинтересовался моим сообщением и сказал мне, что он выписал лошадь и экипаж, для того чтобы в будущем я не проезжала по этим пустынным дорогам без провожатого.
Лошадь и экипаж должны были прибыть на этой неделе, но почему-то их не прислали, и мне снова пришлось ехать на станцию на велосипеде. Это было сегодня утром. Вы можете догадаться, что, доехав до Чарлингтонской пустоши, я стала оглядываться и, конечно, увидела того же мужчину – так же, как и прежде. Он всегда держался настолько далеко от меня, что я не могла ясно различить его лица, но, несомненно, лицо это было мне незнакомо. Он был в темном костюме и с суконной шапкой на голове. Единственным из всего лица, что я могла ясно видеть, была черная борода.
Сегодня я не была встревожена, но меня обуяло любопытство, и я твердо решила узнать, кто этот мужчина и что ему нужно. Я замедлила ход, но и он сделал то же самое. Я совсем остановилась, и он остановился. Тогда я подставила ему ловушку: в одном месте дорога круто поворачивает, и я, очень быстро обогнув угол, остановилась и стала ждать. Я ожидала, что он с разбегу обогнет угол и пронесется мимо меня, не успев вовремя остановиться, но он не показывался. Тогда я вернулась назад и заглянула за угол. Я могла видеть дорогу на протяжении целой мили, но его не было на ней. И удивительнее всего то, что в этом месте не было никакой боковой дороги, на которую он мог бы свернуть.
Холмс отрывисто рассмеялся и потер руки.
– Этот случай представляет, конечно, некоторые особенности, – сказал он. – Сколько времени прошло между тем, как вы проехали за поворот дороги, и тем, как увидели, что дорога пуста?
– Две или три минуты.
– В таком случае он не мог скрыться по главной дороге, а вы говорите, что боковой там нет.
– Ни одной.
– Значит, он, несомненно, свернул по тропинке с той или другой стороны дороги.
– Только не со стороны вереска, иначе я бы увидела его.