Записки опера особого отдела
Шрифт:
— Хлипковатый мотив, — заметил Нещерет, — Я тоже второй год перехаживаю майором, но мстить руководству не собираюсь.
— Да, я и сам это понимаю. Более того, по следам я определил, что тогда злоумышленник надевал лыжи на унты. Причем на поношенные унты, так как на них не было протектора, — начал рассказывать Игорь.
— Вот здесь, пожалуйста, поподробнее, — перебил его собеседник, — Я на Севере недавно, поэтому ваших особенностей еще не понимаю.
Игорь тяжело вздохнул, и в который раз начал рассказывать Нещерету об особенностях эксплуатации
— Так что, штурман никак не мог быть в унтах, они их не носят. Значит, остаются только техники, — завершил свою теорию Чернов.
— Теперь ясно, — признался Юрий Иванович и, немного подумав, добавил, — А может быть, все-таки есть смысл проверить, где этот Козак был в праздничные дни. Я думаю, если он охотник, то у него должны быть унты. В берцах по снегу много не выходишь.
— Для самоуспокоения, конечно, можно, но толку от этого никакого, — уверенно заявил Чернов.
— Обоснуй, — попросил начальник.
— Представьте себе картину. Штурман в выходной день идет три километра на лыжах с канистрой керосина на стоянку чужого полка. Поднимается из оврага и начинает дергать двери на всех вертолетах подряд, пока не нашел одну единственную, которую можно приоткрыть и добраться до блокирующего троса. Маловероятно. В нашем случае он точно знал, на каком борту дверь приоткрыта и точно к нему вышел. Иначе, он мог быть обнаруженным часовым. Да и, по словам матроса, дорожка следов вела только к этому вертолету. То есть, он не метался, ничего не искал, а сразу вышел туда, куда ему было нужно. — Игорь откинулся на спинку стула и добавил, — Не логично это все. С учетом того, что стоянка была под охраной караула, у поджигателя было очень мало времени, поэтому он должен был действовать наверняка и заблаговременно все предусмотреть. И канистру принести на борт незаметно, и дверь изнутри закрыть так, чтобы был люфт.
— Ну, тогда это мог сделать только старший техник вертолета, — логично констатировал Нещерет.
— Согласен, но у него полное алиби, — ответил Чернов.
— Какое?
— Седьмого ноября они отмечали праздник вместе с Игнатовым семьями, и пили до ночи. В результате чрезмерного употребления шила, восьмого ноября, Ковальчука госпитализировали с сердечным приступом. А в случае с весенним поджогом, он, вообще, был в отпуске. Так что Ковальчук отпадает, это точно.
В кабинете повисла тишина, каждый из офицеров обдумывал, что делать дальше.
— Да, ситуация патовая, — нарушил молчание Нещерет, — Кстати, пришли ответы на запросы, которые ты направлял в отношении него. Там тоже ничего интересного. Подтвердить копией актовой записи рождение Ковальчука наши коллеги на Украине не смогли, так как в райцентре, где он родился, ЗАГС сгорел. И учебу в интернате тоже не могут подтвердить, так как интернат закрыли еще в 1976 году, а архивы пропали при переезде в другой город.
Он встал с места и подошел к окну, затем, не оборачиваясь, продолжил:
— Я изначально считал, что с этими запросами — глупая затея. На Украине сейчас формируется своя Служба национальной безопасности, и ждать от них реального ответа, как при КГБ, пустое дело. Вот они и прислали отписку.
— И что теперь будем делать, — растерянно спросил Чернов.
Направляя запросы в отношении Ковальчука по месту его рождения, он не ждал чего-то сверхъестественного в ответ. Отправил скорее для порядка, чтобы предотвратить лишние вопросы со стороны руководства. Однако, с возвращением ответов, вопросительных знаков в этом деле оказалось еще больше.
— В его личном деле есть характеристика из интерната за подписью директора. Может, давайте пошлем туда телеграмму, под уголовное дело накрутим «контрразведывательные клубни», нагоним жути, вдруг что-то и ответят интересное? По большому счету, нам нужно только официальное подтверждение его места учебы и кое-какие сведения об особенностях личности, — с надеждой предложил Чернов.
— И что ты хочешь, чтобы они тебе сообщили? — с иронией в голосе спросил начальник.
— Ну, мало ли. К примеру, вдруг он с детства страдал пироманией. При этом заболевании человеку не нужен мотив для поджога. Он получает удовольствие от самого процесса.
Нещерет серьезно посмотрел на подчиненного и сказал:
— А что, может ты и прав.
Он сел за свой стол, потянулся к трубке телефона, но передумал. Затем, постучав костяшками пальцев по столу, сказал:
— В общем, так, я доложу твои версии и предложения руководству, телеграмму на родину Ковальчука направлю сам. А ты сейчас занимайся проверкой его алиби.
Он посмотрел на часы, поднял брови и удивленно произнес:
— Хотя, уже давно рабочий день закончился, и все нормальнее люди разошлись по домам.
Будем считать, что сегодня ты и так славно поработал. Иди домой отдыхать, а завтра с утра начинай копать. Ты мне здесь в отделе не нужен. Только периодически звони, чтоб я знал, где ты находишься. Ну, и соответственно, если что-то интересное накопаешь, немедленно звони.
Чернов встал с места, пожал руку начальнику и вышел из кабинета.
Следующим утром, Игорь, не дожидаясь окончания построения полка, сразу же направился в гарнизонную санчасть. Постучав в дверь, он зашел в кабинет начальника лазарета. Молодой, но уже достаточно располневший капитан медицинской службы, пил чай и рассказывал что-то веселое молоденькой медсестре. Увидев, Чернова он, продолжая улыбаться, воскликнул:
— О, контрразведка пожаловала! Какими судьбами, неужели заболели?
— Слава, богу, нет. Поговорить нужно, — ответил Чернов и еле заметно покосился на девушку.
— Шурочка, — обратился тот к медсестре, — Пройдись по палатам и передай, чтобы все оставались на местах, я скоро буду проводить обход.
Проводив ее взглядом, он поправил очки и, сделав серьезное лицо, спросил:
— Чем могу быть Вам полезен?
— Я хотел бы побеседовать с врачом, который дежурил в санчасти 8 ноября, — ответил Чернов.