Записки питерского бухарца
Шрифт:
Впрочем, зачем было ей, – родившейся на Западе и привыкшей к раскованности и свободе, – знать все хитросплетения нашей мудрёной и сложной совковой жизни. Мне сделалось смешно оттого, что мы такие разные: многое в нашем поведении приводило её в изумление, переходящее нередко в недоумение, в то время, как мы совершенно искренне питали к ней жалость, поражаясь её наивности. Нет, что ни говори, но мы были из совершенно различных миров, а потому представляли друг для друга исключительный интерес.
Вскоре мой друг исчез, и я, крепко ухватив под рученьки моих спутниц и оказавшись, таким образом, посередине, уверенно пошёл прямо «на врага».
«Неприятель» был сбит с толку и находился в явном замешательстве: как быть? Разговаривать с иностранными туристами им строго запрещено. Изъять меня незаметно – нет никакой возможности. Тем не менее, смекалистый и хитроумный ака-Борис нашёл способ – донести до моего слуха преступность наших замыслов, с вытекающими отсюда тяжкими последствиями.
Не глядя на нас, он обратился ко мне по-таджикски, цедя сквозь зубы:
– Мон ваёя! На кун! Пага ганда мешёд! («Оставь их! Не делай! Завтра плохо будет!»)
Со стороны, казалось, что он обращается вовсе не к нам, а к своему сотруднику.
Я же, продолжая улыбаться своим подружкам, медленно, но упорно продвигался к выходу, притворившись глухим, словно эти замечания относились не ко мне. Это ещё больше взбесило старого «гвардейца»: он просто не находил себе места, перебегая короткими шажками от одной мраморной колонны к другой. «Как так: игнорировать меня!? Ну, ничего: сейчас мы его на улице возьмём!»
Едва очутившись на свежем воздухе, мы пулей спустились вниз по лестнице, как раз туда, куда подъехал на своей машине Сафо и, быстро забравшись вовнутрь, тронулись с места. Обернувшись назад, я увидел, как несколько человек спешно пытаются сесть в милицейский «бобик». Сафо усмехнулся: он резко свернул с проезжей части куда-то в сторону и, выключив фары, стал петлять по хорошо известным ему переулкам и дворам. Через десять минут мы уже сидели у него дома: довольные и радостные, празднуя нашу победу.
Квартира, состоявшая из двух комнат с крохотным коридором посередине, представляла собою типичное советское жильё 70-х годов прошлого столетия: железобетонный каркас, с низкими потолками, тонкими стенами и идеальной звукопроводностью.
Как и полагается вначале, для приличия, мы собрались все вместе в небольшой комнате, которая являлась, судя по всему, гостиной. Мой друг произнёс дежурный тост, обставленный витиеватыми восточными фразами, смысл которых сводился к тому, что пора всем в койку.
– Переведи! – Сафо умоляюще взглянул на Наташу.
Однако, немецкая гостья, каким-то неведомым нам, шестым чувством, прекрасно всё поняла, обойдясь и без переводчика, поскольку в следующую секунду её светлая рука легла вначале на колени, а затем крепко зажала копчёную волосатую руку партнёра, отчего мой друг расплылся в довольной улыбке.
– Zum vohl! («За здоровье!») – обратившись исключительно к Сафо, страстно выдохнула она, обдав его своим томным взглядом, в котором читалась недвусмысленная готовность – закрепить произнесённый другом тост конкретной печатью.
Через минуту сладкая парочка скрылась в соседней комнате.
Едва мы остались одни, как моя рука автоматом обвила шею Наташи, словно удав, затягивая свою жертву в петлю. Я уже приготовился было к привычному сценарию, однако, подруга неожиданно сняла мою руку и повернулась ко мне, как-то странно взглянув на меня. Я насторожился. Какое-то мгновение она терзалась мыслями.
– Мне сейчас нельзя… – наконец, виновато произнесла она.
Хоровод предвкушаемых сексуальных фантазий внезапно остановился, повис беспомощно в воздухе и… рухнул в какую-то бездну.
«Нет, этого не может быть! – пронеслось у меня в голове. – Только не это, только не сейчас!»
– Ты мне не веришь? – словно прочитав мои мысли, спросила Наташа.
– Верю… – обречённо выдавил я и в отчаянии откинулся на спину, скрепив на затылке запястья своих рук и тупо уставившись в потолок.
«Вот тебе и бл#дки! – сокрушённо подумал я. – Получай, фашист, гранату!»
Наступила неловкая пауза.
И вдруг, среди этой тишины из соседней комнаты донеслись стоны. Сначала, едва уловимые, а затем вполне отчётливые и достаточно эмоциональные.
Я встал и быстро включил телевизор. По иронии судьбы, шёл документальный фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». На фоне немецкого штандарта с изображением орла, маршировали тысячи гитлеровских молодчиков, в надраенных до блеска касках. В какой-то момент на экране возникла физиономия фюрера, импульсивно жестикулирующего в конвульсиях. И, буквально через несколько секунд, прозвучало знакомое: «Zig!» и ответное громовое: «Hail!!!». И так три раза…
– Kommen, kommen! Eins, zwei, drei! – донеслось вдруг неизвестно откуда.
– Господи! Что это?! – не разобравшись в первую секунду, переглянулись мы.
Наконец, до нас дошло: неистовые призывы доносились из соседней комнаты. Стереоэффект произвёл на нас должное впечатление: громкость телевизора дрожащими руками была установлена в положение «максимум». Однако, это не помогло.
Я знал, что экстаз у женщин, достигших апогея, может выражаться в совершенно необычных формах.
К примеру, небезызвестная Марья Антоновна из знаменитого литературного шедевра Эфраима Севелы «Моня Цацкес – знаменосец», в такие моменты, обычно, проникаясь к самому святому, кричала: «Батюшки-светы! Святые угодники! Мать пресвятая богородица! – и, достигнув оргазма, звала на помощь – Ка-ра-у-у-ул!»