Записки провинциала
Шрифт:
Оказывается, приехал из города какой-то тип, главный воротила насчет сквернословия.
Мы посидали на места, а Ленька-Гец увивался возле пустой кафедры, пока на нас не вылезла городская лоханка, кошмарный юноша.
Это насекомое болтало воду в стакане, крутило, выкручивало и докрутилось до того, что через два часа так-таки кончило.
Потом насекомое уехало, и ту начинается самое главное – на пьедестал вылезает Антон «Половина-на-Половину» и вопит, словно его укололи в спину целым булавочным
– Тут, – говорит Антуан, – только что была городская халява и рассказывала анекдоты. В чем дело? Пока насекомое говорило, я шесть раз заругался и именно по матушке! Но что же это такое, дорогие бойцы? Разве мы свиньи, которых режут ножами? Разве это городское насекомое не говорило всю правду? Разве нет?
Ленька-Гец-Зозуля подскакивает на своем месте и воет:
– Замечательно! Замечательно!
Антуан подбодрился и кончает:
– Я решительно выставляю, кто будет еще ругаться по матушке, тому набить полную морду.
Ленька-Гец-Зозуля моментально задрал в небо свою волосатую лапу.
Миша подумал, но из деликатности, что «Половина-на-Половину» ему врет, тоже поднял руку. И мы поголовно дали свое знаменитое, скотобойческое слово биться до тех пор, пока не выбьем все такие слова.
– Что-то мне дорогой товарищ «Половина-на-Половину» не нравится все-таки! – бурчит Безбрежный после задирки рук.
– Он раскаялся! – заступается Гец.
– Ну хорошо! – кладет Миша. – Посмотрим, посмотрим.
Хорошо. На другое утро Антон «Половина-на-Половину» подходит к нашему Мише и, не говоря худого слова, ругается прямо ему в рот.
Чтобы Безбрежный не сдержал своего слова, этого еще никто не говорил.
Миша подымает свой ручной механизм и ляпает подлого Антуана так, что у того трескается щека. Подлый Антуан падает, к колоссальному несчастью, прямо на нос Мишке-Маленькому, который заругался, и представьте, именно по матушке.
Случайно!
Но чтобы бойцы не держали своего слова, этого еще никто не говорил. Немедленно Колечка-Наперекор гахнул по Мишке. Мишка залепил Леньке-Гец-Зозуле. Ленька плюнул, и сказал плохое слово, и влез по шею в драку. Тут Миша бешено заругался и полез казнить Геца.
Никто не скажет, чтобы бойцы не держали свое слово. С печалью на сердце и проклятиями во рту мы ринулись на нашего любимого вождя.
Это было замечательно.
Целый день стоял такой шухер, что никто не резал скотину, и все отчаянно бились за свое знаменитое слово, и все, представьте себе, в пылу драки ругались, и именно по матушке.
А под всеми лежал ужасный Антуан «Половина-на-Половину» и поддавал огня разными шарлатанскими словами.
Так он нас купил и продал, потому что хотел закопать нас перед городскими насекомыми.
Но когда насекомые приехали на извозчиках и начали допросы с разговорами,
Зубной гармидер
Милая Одесса! Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек, всегда рады вас видеть! Ну, как у вас? Как на Бугаевской, на Пересыпи? А помните, лежала в 22-м году палая лошадь на Степовой? Убрали уже?
– Убрали! – угрюмо сказал одессит. – Только не в том дело! Дорздрав…
– Ну, зачем про дорздрав! Вы лучше про кокос что-нибудь! —
– Дорздрав! – повторил одессит. По лицу его ясно можно увидеть, что сидел этот дорздрав у него в печенке и ни о чем другом он говорить не будет.
– Вы же знаете нашу Одессу! – продолжал он. – Что я вам скажу. Подражанский стал тачечником, и ему выбили два зуба – левый коренной и переднюю лопату. Дорздрав наш, вот действительно хороший гроб на нашу голову. Второй врачебный участок – целый фунт лиха.
Болит у вас зуб. Вы решаете:
– Надо выдрать!
Так когда вы уже сидите в кабинете, когда перед вами стоят два врача, один – мужчина, а другой – дама, когда вы уже закрыли глаз и навеки простились с семейством, вот тогда вам говорят:
– Подождите чуточку, мы вам ничего драть не можем. Больных мало.
И вы говорите:
– Что же вы меньше как сразу целой голоте не рвете? Что, вам надо всю Молдаванку собрать в кабинет? Хоробы на вас нет, дерите, потому что из меня уже пар идет.
– А кто будет кресло держать?
И тут вы оглядываетесь и видите, что вы сидите не на зубном кресле, а на каком-то деревянном катафалке: обыкновенный кусок дерева, стул, а не зубное кресло.
Тут нужен специальный больной, чтоб держал стул за спинку.
И вы сидите и ждете. Ну, тут пришел один, а пломба у него, слава богу, вывалилась, и ему сказали, чтоб он схватился за стул и держал его со всей силы. А я открыл рот и кричу:
– Дергайте!
И что же?
– Еще чуточку. Вы тут не хаюйте, это вам не Привоз! Еще один больной нужен!
– Зачем? – спрашиваете вы. – Зачем вы меня мучите? Мне даже каламитно смотреть на такое лечение! Что вы делаете с человеком, у которого вместо зуба – целый пожар!
И они говорят вам:
– Чтоб мы так жили, как мы виноваты. Нужен еще один человек, чтобы держать лампу, делать вам во рту освещение. Что мы можем сделать, если у нас нет правильного зубного кресла?
Наконец приходит еще один зубной жлоб, и тут начинается настоящий гармидер. Вам держуть, вам светють, вам дерють, —