Записки разумного авантюриста. Зазеркалье спецслужб
Шрифт:
– Ну вот, теперь можно еще раз познакомиться. Только теперь очно. – Улыбаясь, он протягивает мне свою крепкую ладонь.
Я с удовольствием пожимаю его руку и перевожу взгляд на медсестру. Ей на вид немногим меньше тридцати лет. Высокая, худощавая и чуть нескладная, она чем-то напоминает царевну Несмеяну из известной русской сказки, которую я еще ребенком видел в Театре юного зрителя. Даже медицинский колпак сидит на ней как подобие короны. Вот только терпение и характер у нее не сказочные, а настоящие. Она чем-то напоминает заботливую старшую сестру, ухаживающую за озорным младшим братишкой. Она чуть смущенно улыбается, подперев рукой щеку, и по-доброму смотрит на меня.
– Ну все! На первый раз хватит, – командует врач, и руки Насти начинают наматывать бинты мне на лицо и голову.
– Потерпи, солдат, каждый день будем понемногу увеличивать время и нагрузку на глаза. А недельки через две просто будешь ходить с затемненными очками, как настоящий агент. – Врач смеется и легко похлопывает меня по плечу.
Мне сейчас очень хорошо. Я остался в живых, я вижу. Я иду на поправку! Я прозрел! Мне обязательно надо выздороветь. В душе нарастает приятная волна радости и волнительного ожидания того момента, когда можно будет совсем избавиться от бинтов. Надо жить дальше, надо вернуться в строй,
Афганский синдром
Выстрел
Этюд почти по Пушкину
Металл, искрясь, выбрасывая фонтанчики и снопики искр, желто-оранжевой жаркой струей стекал из большого ковша в форму и, мутнея, словно запотевшее в них зеркало, замирал в фиксированном виде. Другие формы медленно двигались по транспортеру, и в них так же медленно остывал металл, замирая, словно из него уходила жизнь, еще недавно бившая в нем ключом. Но это только казалось непосвященным. Застывшая масса приобретала звонкость и жесткость, заложенную в нее еще в домне. Теперь оставалось только ждать, куда отправится каждый из фрагментов застывшего металла и во что воплотит их человеческая мысль.
Катки прокатного стана привычно и монотонно выдавливали из раскаленного до оранжево-красного цвета бруска металла листы именно той толщины, которая соответствовала изощренному замыслу хитроумного человека-творца, так и не раскрывшего до конца своих секретов тому материалу, из которого что-то мастерилось, и чего самому материалу не полагалось знать.
Тяжелые прессы равномерно и как бы нехотя выгибали из пластин разнообразные профили, придавая им вытянутые и несколько обтекаемые формы с какими-то выемками, прорезями, пазами, выступами и другими вариантами изящно-технологичного рисунка.
Фрезы, визгливо подвывая, делали свое дело, жалуясь на невыносимые условия своего существования. Им приходилось резать своих более мягких собратьев, приводя их в желаемый вид. И как бы те ни сопротивлялись, под собственное зудящее визжание фрезы постепенно делали свое дело, снимая стружку с сопротивляющегося собрата и подчиняясь воле более сильного человека.
Сверла, злорадно гудя, дырявили своих дальних родственников, радуясь, что им достается самая-самая важная работа, а все остальные только готовят им поле деятельности и без их варварски-надменного гудения не будет достигнуто то, что было задумано демиургом [2] .
Застывший металл должен был ожить в новом качестве: изощренно выделанным деталям предстояло соединиться в нечто целое. Каждая, найдя свое место, постепенно обживется с другими благодаря тщательно вымеренным усилиям чьих-то рук. И вот наконец все части договорились о совместных действиях, и каждая из них готова была заняться своей собственной, только ей доверенной работой.
2
Демиург ( от греч. demiurgуs) –
Крепкие мужские руки, привычно и нежно ощупав кусочки прирученного металла, собрали их в единое целое. Потом одна из этих рук сжала рукоять только что пришедшего на свет механизма, согревая его своим теплом. И тот ответил ей тем же, возвращая ставшее своим тепло человеку, который, присоединив к нему еще одну, далеко не постоянную, деталь, жестко и коротко дал приказ остальным частям действовать…
Металлическое существо, тихо звякнув, послушно замерло, готовое выполнить любую команду. Но вместо этого его спрятали в мягкую, подогнанную по его размеру кожаную кобуру. Теперь оставалось терпеливо ждать своего часа. Ну что же, это трудно, но подчас именно в этом и заключается твое предназначение – всегда быть готовым к действию, оставаясь удобно скрытым в тени.
Мужские голоса с нотками волнения и тревоги не умолкали. Их интонации выдавали переживания, чувства тревоги, злости, досады, ненависти, сострадания… Разговор не клеился, переходя на повышенные тона, и грозил сорваться вовсе.
Именно в этот момент чьи-то руки опять коснулись металла и вновь вдохнули в него жизнь. Все части мгновенно сосредоточились, маленькая деталь мягко щелкнула и предоставила возможность действовать остальным.
Руки выпрямились и, чуть качнувшись, замерли. Маленькая мушка послушно подравнялась по прорези прицела, совместившись с головой незнакомого мужчины, прятавшегося за ребенком и угрожавшего кому-то карапузом-револьвером. Крючок плавно поплыл и, как бы накатившись на маленькое препятствие, перешагнул через него. Все части сработали быстро и четко, и их рапорта заглушил грохот маленькой выскочки, которая, покинув коллег, стремительно понеслась к своей цели.
Упавший ребенок поднялся на ноги и тут же попал в сильные объятья: чьи-то надежные руки подхватили и начали успокаивать его. Однако пистолет не имел права расслабиться, он напряженно выискивал кого-то, кто мог опять нарушить хрупкое равновесие мира и его покой. Наконец он облегченно щелкнул предохранителем, и руки, не торопясь, опустили его на прежнее место. Он выполнил свою работу и мог сегодня немного отдохнуть…
Жаркая память…