Записки русского интеллигента
Шрифт:
Небольшая группа студентов и профессоров ждала высокого гостя в Актовом зале. Наконец появляется исключительно внушительная фигура Петра Аркадьевича Столыпина, а следом за ним целая свита – городские и губернские власти. Пётр Аркадьевич, человек громадного роста, в форме министерства внутренних дел – чёрном сюртуке с золотыми погонами, поздоровался с профессорами и прежде всего как-то внедрился в толпу студентов и стал с ними разговаривать об их делах и нуждах. Особенно бойко разговаривал со Столыпиным один студентик, который только что был на именинах и, верно, немного набрался там для храбрости. Я же в этот момент искал взглядом, куда подевался министр земледелия Кривошеин. И увидел – он как-то бочком присел сзади на подоконник, и в облике его никакой важности уже не замечалось, не то что при первом посещении университета. Мне тогда почему-то вспомнился гоголевский правитель канцелярии Иван Петрович, который, когда подошёл к дверям кабинета начальника, то и ростом даже сделался меньше, чем был на самом деле.
Пётр Аркадьевич, должно быть, по-прежнему продолжал чувствовать, что Саратовский
Столыпин, бесспорно, являлся крупнейшим государственным деятелем. Если бы ему удалось провести свою земельную реформу до конца – разбить всё землепользование на отруба (хутора), возможно, история России пошла бы и по другому руслу.
Другим гостем, которого было также очень приятно видеть в стенах нашего университета, был Илья Ильич Мечников. В Прикаспийских степях возникли очаги чумы, и Мечников с целой компанией бактериологов, своих учеников из Парижа, направлялся для её изучения {394} . Продвигались они по Волге. И как пароход пристал к саратовскому берегу, учёные были встречены представителями города и университета. Между прочим, один из корреспондентов местной газеты, знакомясь с Мечниковым и интервьюируя его, выпалил такую тираду:
394
Город Саратов с его культурными и научными достопримечательностями, включая университетское здание, Илья Ильич Мечников (1845–1916) посетил в мае 1911 года, направляясь «во главе международной экспедиции в астраханские степи для исследования вопросов, связанных с распространением чумы и туберкулёза среди иноверцев, в те степи, которые он уже посетил в начале девяностых годов». В состав экспедиции входили три ближайших его сотрудника: французский учёный Бюрне, итальянский – Самембени и японский – Яманучи, а также жена учёного Ольга Николаевна, урождённая Белокопытова (1858–1944), её брат с супругой, прикомандированный главным ветеринарным управлением при Министерстве внутренних дел врач-бактериолог И. И. Шукевич и приват-доцент Московского университета Л. А. Тарасевич (см.: Саратовский листок. 1911. 15 мая; Разумовский В. И. Из жизненных встреч // НХА. 1927. Т. XII. Кн. 4 (№ 48). С. 496; Катков С. Букет от Саратова // Годы и люди. [Вып. 2]. Саратов, 1986. С. 125–126).
– Как приятно встречать в представителе Франции такого истинно русского человека и к тому же с таким характерным русским лицом!
Мечников тогда, помнится, улыбаясь, закончил мысль корреспондента своими словами:
– Тем более что я еврей.
Кажется, его мать, действительно, была еврейкой, но отец являлся русским дворянином {395} .
Среди гостей Саратовского университета были и великая княгиня Мария Александровна с сыном Андреем Владимировичем в сопровождении какого-то немецкого принца. Мария Александровна, жена Владимира Александровича, являлась шефом всех пожарных частей и разъезжала по России, так сказать, с инспекторской целью {396} .
395
И. И. Мечников родился 16 мая 1845 года в Харьковской губернии. Его отец, Илья Иванович Мечников (1811–1878), являлся офицером царской гвардии и помещиком в степных районах Украины. Мать же, Эмилия Львовна Мечникова (умерла на 66-м году жизни), дочь известного еврейского общественного деятеля и писателя Л. Н. Неваховича (1776–1831), была еврейского происхождения (см.: Мечников И. И. Страницы воспоминаний. Сборник автобиографических статей. М., 1946. С. 145).
396
Неточность в изложении исторических фактов и событий; в газетном репортаже о визите в город высочайших особ содержится несколько иная информация: «2-го июня Их Императорские Высочества – великая княгиня Мария Павловна, великая княгиня Мария Александровна, великий князь Борис Владимирович и герцог Мекленбургский, в сопровождении шталмейстера кн[язя] Кропоткина, фрейлины кн[ягини] Гагариной, генерала Кнорринга, генерала Орлова и др[угих] придворных чинов посетили Саратов. […] В половине 11-го часа утра к пристани подошёл пароход „Император Александр Благословенный“».
С пристани высокие гости на автомобилях проследовали в Троицкий старый собор, а оттуда в Городской театр, где им были представлены местные общественные деятели. Затем, с театрального балкона, они наблюдали за показательными выступлениями на Театральной площади. «Пожарные части, – например, – по команде брандмайора сделали несколько примерных упражнений: ставили громадную лестницу, бежали на зов сигналиста, развёртывали шланги и направляли струи воды в воздух, скакали с повозками», удостоившись в лице «брандмайора Дмитриева за образцовый порядок пожарного обоза» высочайшей благодарности.
Далее представители Дома Романовых посетили: «Радищевский музей и музей архивной комиссии, университет, женский монастырь», откуда возвратились на пристань пароходного общества «Самолёт» для отбытия в Астрахань. «В университете Их Высочеств встречал и[сполняющий] д[олжность] ректора Стадницкий с коллегией. Их Высочествам поднесены медали в память основания университета, цветы и брошюра с университетским отчётом. Прощаясь с профессорами, Их Высочества пожелали процветания юному рассаднику науки» (Саратовский листок. 1913. 5 июня).
В
Затем вся компания осматривала наши лаборатории и университет в целом. Чтобы оживить нашу экскурсию, я показал гостям несколько физических опытов. Между прочим, продемонстрировал им прибор собственного (нашей механической мастерской) приготовления, который показывал, как парусное судно движется против ветра. И в первый момент, как на грех, моё судно ни в какую не хотело двигаться вперёд, но потом, правда, пошло, и довольно удачно.
Мне же было поручено обратиться к высоким гостям с просьбой оставить свои подписи в книге, в которой, как правило, расписывались почётные посетители университета. Первой мою просьбу выполнила Мария Александровна. Это была видная, красивая, но уже пожилая женщина. Не знаю, правда ли, но говорили, что в Петербурге она вместе со всем своим семейством вела довольно весёлую жизнь. Иногда их увеселения в ресторанах заканчивались даже скандалами. О времяпрепровождении её сына Кирилла рассказывается, кстати, в повести «Порт-Артур», хотя, возможно, в ней уж очень сгущены краски.
Университетские дела
Наша университетская жизнь была очень интересна. Для меня внове было чтение полного курса и обеспечение его экспериментами. Я уже писал, что много времени посвящал подготовке лекций, так как И. М. Серебряков был ещё совсем неопытным демонстратором. Кажется, в первый же год я зачислил лаборантом (ассистентом) кафедры В. А. Заборовского. Он был моим однокурсником по университету, а в Саратове я его застал преподавателем физики в реальном училище. В эксперименте он, как и Серебряков, был малоопытен, но с большим интересом относился к работе. Он первый руководил практическими занятиями. Заборовский проработал недолго, года два, он болел туберкулёзом и умер совсем молодым человеком {397} .
397
Владимир Александрович Заборовский умер 11 сентября 1911 года в Саратове и был похоронен на Воскресенском кладбище.
Сами заседания Совета (отдельных заседаний факультета у нас не было, так как факультет был только один – медицинский) происходили довольно часто, были оживлёнными и интересными. Это, конечно, зависело оттого, что всё находилось на стадии организации и постановления Совета действительно имели решающее значение. Кроме того, студентов было немного, мы знали их почти поимённо, и студенческие дела, которые теперь проходят мимо профессуры, тогда всех интересовали. Взять хотя бы назначение именных стипендий. И теперь назначение Сталинских стипендий идёт через Совет, но когда этот вопрос разбирается, то все только и думают, хоть бы поскорее он кончился. А главное-то, пожалуй, то, что тогда мне было тридцать с небольшим, а теперь без малого семьдесят. Но не только это.
Сейчас по положению Совет является «совещательным органом при директоре». И хоть в последнее время Совету даны некоторые решающие права (например, утверждение избирательных протоколов факультетов), но главным образом Совет – это говорильня: поговорят, поговорят, и ни для кого эти разговоры не обязательны.
Помню такой случай: обсуждалось в Совете предоставление стипендии – да, кажется, именно так. Кто-то из членов Совета, может быть, это был и я сам, выдвинул в число кандидатов одного юношу – еврея, очень хорошего студента. Я и не сомневался в том, что он вполне достойный кандидат и получит стипендию, тем более что он сильно в ней нуждался. И вдруг ректор В. И. Разумовский в резкой форме отвёл нашего кандидата, мы стали настаивать, а я по молодости лет горячее всех. Василий Иванович и мне сказал что-то резкое.
Я страшно разобиделся и, придя домой, даже поплакал: я очень любил Василия Ивановича, и мне было больно оттого, что он как-то резко оборвал меня, а ведь у меня были самые лучшие намерения. Я даже пообещал Катёне, что ходить в заседания Совета не буду. Только дело кончилось совсем иначе.
Сижу я на другой день у себя в лаборатории, и вдруг, как сейчас вижу, отворяется дверь и входит милый Василий Иванович. Он затворил за собой дверь и, подойдя ко мне, сказал:
– Вы, голубчик, на меня не сердитесь! Я вчера чувствовал, что вы совершенно правы, но я не мог согласиться, и, что самое главное, я не мог в Совете объяснить вам, почему я должен отвести вашего кандидата.
Дальше Василий Иванович рассказал мне, что ректор получает от Министерства внутренних дел особые приказы; этот же студент находился под надзором полиции, и лишь вследствие этого его нельзя было проводить как стипендиата, по крайней мере на ту стипендию, на которую мы его выставляли [30] .
Конечно, это вовсе не оправдывало резкое выступление Василия Ивановича на заседании Совета, но то обстоятельство, что он сам пришёл ко мне, а ведь я годился ему в сыновья, и был так искренно огорчён происшедшим, привело к тому, что моей обиды как не бывало и я навсегда остался большим поклонником Василия Ивановича.
30
Впоследствии этот студент благополучно окончил университет, и я встречал его в Москве, когда тот был уже в «больших чинах». – Прим. В. Д. Зёрнова.