Записки следователя
Шрифт:
Глава 5
Выписки из дневника. Сдан экзамен за второй курс. На каникулы на «перекладных»
Выписки из дневника
«25 июня 1952 г. Сдан последний экзамен за II курс, но стипендию пообещали выдать 1–3 июля. Некоторые ребята, имевшие деньги на дорогу, не стали ее ожидать и уехали. Некоторые остались „загорать“ в техникуме до третьего числа. Немного поколебавшись, я решил рискнуть. Написал другу Юрию Николаевичу Савченко доверенность на получение моей стипендии, чтобы он ее выслал мне переводом по почте, нашел себе попутчиков (в частности, Александра Лаврентьевича Болотько), попрощался с ребятами. Они до последней секунды верили что я отправлюсь без билета, то есть „зайцем“, за тысячу километров. В тот же день, перед вечером, мы погрузились в вагон. Я знал: если человек идет в вагон без вещей, да еще и не обращает внимания на проводника, тот его и не останавливает, думая, что этот пассажир
«26 июня. Дорогой ехать было весело: студенты – народ веселый, всегда найдут, чем развлечься. Освоившись со своим вагоном и пассажирами, я и о ревизоре забыл, но ненадолго. Кто-то из пассажиров известил, что скоро в нашем вагоне будут проверять билеты. Пришлось принимать меры. На остановке я из этого вагона перешел в другой, где билеты уже проверили, а потом снова присоединился к своим ребятам.
Этим поездом мне можно было ехать в Брянскую область, но мы решили осмотреть Харьков и сошли. Чемоданы сдали в камеру хранения и пошли смотреть город. В универмаге меня кто-то окликнул. Оглянувшись, увидел Павла Синельникова из Кирилловки. Он учился в харьковском институте. С нами пошел в зоологический сад. Втроем мы через калитку прошли в зоосад. Вслед нам последовал вопрос: „Ребята, у вас билеты есть?“ Не успел я посмотреть на своего тезку, как тот ответил: „Есть, есть, мамаша“, а нам потом добавил: „Если везде билеты брать, то и стипендии не хватит“. В зоопарке мы оказались впервые и увидели много интересного.
На обратном пути зашли в хлебный магазин, где увидели большие аппетитные и дешевые батоны. Я предложил Сашке взять в дорогу десять батонов… Продавщица сначала с удивлением посмотрела на нас, но видя серьезное намерение, удовлетворила просьбу покупателей… На улице Сашка уронил один батон. Мы постеснялись поднять его. Отойдя несколько метров, я оглянулся, но батона на тротуаре уже не было. Его подобрал нищий мужчина и с благодарностью аппетитно и жадно жевал его. До поезда мы успели трамваем объехать и осмотреть город».
«27 июня. Ночью мы сели на поезд. Харьков остался позади. Садиться пришлось с билетом. Ребята передали его через окно вагона. Была суббота. Многие крестьяне везли на рынок в город излишки своей продукции. Посадку они делали на малых станциях. На одной из них толпа людей с мешками, сумками, корзинами стояла на перроне. После остановки поезда женщина-проводник открыла дверь нашего вагона. Кто был поздоровее и проворнее, сразу же со своим товаром забрался в тамбур вагона. На подножке проводница остановила одну старушку с мешком за спиной и потребовала у нее, кроме билета на проезд, квитанцию об оплате багажа. Старушка начала умоляюще просить проводницу: „Деточка, родненькая, пропусти. Я не знаю, где тут квитанции дают. Мне очень надо на базар“. Но проводница была непреклонна перед слабой старухой, хотя перед ней свободно пропустила ряд пассажиров с гораздо большим грузом. Нас это очень задело. Я крикнул, чтобы сейчас же пропустили старушку. В ответ от проводницы услышал вульгарные слова. Это меня возмутило. Долго не думая, выскочил из вагона, взял у бабушки мешок и подал в вагон, где его взял Сашка. За мешком в вагон последовала наша бабуся. Оттолкнув проводницу, я тоже зашел в вагон. Мы нашли для бабушки свободное место и усадили ее, а сами вернулись в тамбур, где продолжили спор с проводницей, у которой, может быть, где-то тоже есть такая дряхленькая мать-старушка. Вспомнив о своем „заячьем“ положении, я прекратил спор. Поезд тронулся дальше. Через окно было видно, что все подножки переполнены людьми с мешками. На следующей станции все переходные площадки между вагонами опустели. Сошла и наша старушка.
Перед вечером на станции Белицкая в Белоруссии мне надо было делать пересадку на другой поезд. Проводив меня, Сашка и другие ребята отправились дальше. На оставшийся путь пришлось купить билет (денег хватало), но некому было занести в вагон мой чемодан. На одной остановке в наш вагон вошли железнодорожные рабочие. Один из них начал нахально приставать к молоденькой проводнице-белорусочке. В руке у него был нож. Другие рабочие стали усмирять его, забрали у него нож. Но он выхватил из кармана пол-литровую бутылку и разбил ее о голову своего товарища, который по виду был вдвое старше его. В их разборки не стал вмешиваться. Это бесполезно. На следующей остановке все они сошли с поезда и быстро исчезли».
«28 июня. Около часа ночи на станции Новозыбков я сделал пересадку на поезд, который сразу же отправился до станции Климово. Лил дождь. Через два часа сошел с поезда. Задержки не было. Шофер набирал пассажиров до села Чуровичи. Заплатив пять рублей, в четыре часа я попал в свой райцентр, где дождался приезда односельчан на базар (было воскресенье) и к двенадцати часам на
«Первую неделю пробыл дома. Привел в порядок свои книги, конспекты, школьные тетради. Побывал в лесу, на реке, хорошо выкупался, отдохнул, хотя в эту пору в деревне самое напряженное время, все работают. Первые дни показались скучными, особенно вечера, когда не услышишь ни единого слова. Кругом шум деревьев от теплого летнего ветерка да верещание лягушек, доносившееся с разных сторон: от реки, из лесного и полевого болота. После суматошной студенческой и городской жизни сначала всё было непривычно, но родные места покоряют быстро. Внутреннее самочувствие сливается воедино с окружающей прекрасной природой, среди которой прошли самые дорогие годы – детство и юность, когда не придаешь особого значения несправедливости и пошлости вокруг, а бегаешь, прыгаешь, резвишься и радуешься жизни, довольствуешься тем что есть, и ничего лучшего не надо, внутреннее духовное состояние еще не подвергнуто пагубному воздействию цивилизации».
«Через неделю на каникулы прибыл друг и сосед Яков Никифорович Романенко, который на три года старше меня и заканчивал курскую спецшколу ВВС № 4. Его отца расстреляли фашисты в первый день прихода в наш поселок. Яков и его младшие братья – Дмитрий и Валерий – остались со своей матерью Устиньей, моей крестной. С Яковом я часто проводил свободное время в лесу, на лугу, на реке, на рыбалке. Для родных на зимний период мы заготовили дрова и постоянно помогали в работе по домашнему хозяйству. Наши матери весь день работали в колхозе. Вечерами ходили на танцы в свой клуб и в соседние села…»
На каникулах я не мог не навестить в Кирилловке соученицу Валентину Матвеевну Куликову, к которой у меня еще в шестом классе впервые появилось самое чистое и светлое чувство, известное всем нормальным людям, но не зависящее от них и необъяснимое ими, – чувство первой любви. Думаю, в жизни самые счастливые те семейные пары, у которых есть взаимное чувство любви. Всё остальное – богатство, служебное положение и прочее (кроме здоровья) – остается на втором плане. Неслучайно народная мудрость гласит: «С милым и в шалаше рай». И как верно заметил выдающийся классик коммунизма Фридрих Энгельс в своем замечательном труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства» о нравственности брака: брак остается нравственным до тех пор, пока любовь существует, а как долго она может быть, зависит от индивида. К сожалению, многие остаются с неразделенной, безответной любовью. Как ни печально, я оказался в их числе. Валентина любила другого, поэтому избегала встреч со мной. Понятно, что к ее душевному чувству, как и к своему, я должен был относиться уважительно. Сердцу не прикажешь, насильно мил не будешь. Мне оставалось перебороть свои чувства к Вале (заглушить их невозможно, как невозможно насильно вызвать) и последовать совету героя романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» Базарова: «Нравится тебе женщина – старайся добиться толку; а нельзя – ну и не надо, отвернись – земля не клином сошлась».
Перед окончанием второго курса техникума мне от Вали пришло очень нежное письмо с признанием в любви ко мне. Это меня удивило и обрадовало. Появилась надежда. Ни к кому другому чувства любви у меня не появлялось. Мне очень хотелось верить в искренность Валиных чувств. Выяснилось, что на самом деле их ко мне у нее не было. Валя оказалась жертвой своей любви к Гапонову. Он воспользовался этим, использовал ее в удовлетворении своих низменных желаний, после чего оставил ее. И вот теперь при нашей встрече и откровенной беседе стало понятно, что не чувства любви послужили поводом для написания письма мне, а то положение, в котором Валя оказалась. Мне ее очень было жаль, но я понимал, что без взаимных чувств между нами ничего хорошего не будет. Думаю, и Валя это понимала. Поэтому мы разошлись навсегда с большой тяжестью в наших сердцах. После этого я постоянно думал о Вале и спрашивал себя: правильно ли я тогда поступил? И не находил однозначного ответа. Возможно, у нее со временем могло появиться ответное душевное чувство, и мы были бы счастливы. А если нет – это стало бы постоянным жестоким испытанием для нас обоих. Как правильно, знает только Бог. А мы должны воспринимать так, как это произошло, возможно, по воле Высшего разума. Как говорят верующие, так Богу угодно.
Естественно, всё произошедшее в определенной мере наложило отпечаток на мои взаимоотношения с лицами другого пола. Как и другие ребята, вечерами бывал на танцах, общался с девушками, провожал некоторых домой, беседовал на разные темы. Но сердечных чувств к ним не было, поэтому не было и близких взаимоотношений с ними. Одна из соучениц по школе уверяла в своих чувствах ко мне, но потом выяснилось, что она в этом уверяла и других. Пришлось объяснить ей, что очень неприлично так поступать, это ее не красит, а компрометирует в глазах других. Общаться с двуличными людьми мне всегда было неприятно, и мы с ней больше не встречались.