Записки степной волчицы
Шрифт:
— Какая удача, — тем не менее порадовалась за меня Агния, — теперь он твой.
— Но я его не знаю! — жалобно всхлипнула я. — Кто он такой?
У меня было такое чувство, что, даже не успев понять, что произошло, я умудрилась проиграть всё на свете.
— Никто. Вероятно, он будет таким, каким ты сможешь его себе представить.
По-детски всплеснув руками, я пристально взглянула на моего избранника и с замиранием сердца поняла, что он действительно Никто. Мелкие, знакомые черточки, едва наметившись, тут же исчезали. У меня не хватит ни силы, ни воображения представить его иным. Кем-то. Более того, если я отводила глаза в сторону, у меня было такое чувство, что он вообще
— А можно переиграть? — взмолилась я.
Агния презрительно поморщилась:
— Конечно, можно. Сколько хочешь. Только разве от этого что-нибудь изменится?
Меня больно укололи ее слова. Кстати, теперь она удивительно напомнила мне мою детскую подружку из пионерского лагеря — некрасивую и глупую, хотя и чрезвычайно ядовитую, Катьку Шумейкер.
Тем не менее, я снова, с жадностью бросилась раскручивать барабан. Но, в самом деле, сколько я не переигрывала, результат выходил один и тот же. Агния-Катька лишь качала головой, морщилась. Позевывала как бы от скуки, лицемерно улыбалась, прикрываясь ладонью. Даже когда я попыталась схитрить, попытавшись незаметно притормаживать колесо, мне снова выпадал Никто. Никто был моим вечным спутником. От обиды и стыда я не знала, куда девать глаза.
— Ну, хорошо, — сказала я, кивнув Агнии-Катьке. — А теперь ты!
— Тише! — вдруг поднесла она палец к губам. — Слышишь?
— Что?
— Пока мы здесь развлекаемся-экспериментируем, может быть, здание захвачено террористами, может быть, его вообще подожгли… Смотри! — воскликнула она, показывая пальцем на стеклянный потолок.
На потолке, точнее, за стеклом на крыше ползала какая-то страшная фигура человека в черной маске, опоясанная пулеметными лентами. Человек молотил кулаком по толстому стеклу, угрожающе размахивал руками, что-то кричал. А вокруг плясали изумительно красивые, наподобие радуги, языки пламени.
Мы ахнули и бросились друг другу в объятья. Однако вместо того чтобы испугаться, мы расхохотались. Наверное, решили, что всё это — что-то вроде той фантастической галлюцинации, которая в свое время пригрезилась Джону, когда шутник-приятель подсыпал ему в кофе ЛСД, и вокруг заплясали эти чудесно-разноцветные огненные всполохи, ставшие впоследствии символической гаммой для целого поколения «детей-цветов».
— Нам весело, мы пьяны, а ситуация, может быть, действительно критическая, — промолвила Агния таким тоном, словно это была не она, а мой внутренний голос.
Странно, теперь я ничуть не находила в ней сходства с Катькой Шумейкер.
— О, я знаю! У меня сын постоянно играет на компьютере в такие игрушки. Очень самостоятельный и добрый мальчик. Он выведет нас отсюда… Сыночек! Сыночек! — принялась звать я, встрепенувшись. — Покажи нам, пожалуйста, как это делается!
— Чего вам показать? — недовольно пробурчал сын, с нарочитой ленью потирая кулаком сонные глаза.
— Ну-ну, сыночек, — заискивающе, дрожащим голосом сказала я. Когда он так упрямо набычивался и становился копией своего отца, я была готова взбеситься с полуоборота, — ты знаешь, ты знаешь, о чем я тебя прошу!..
(Как будто я просила его Бог весть о чем.)
На туалетном столике вместо «самовара» лежал отливающий вороненой сталью пистолет.
— Ну, — сказал сын, — берете эту штуку в правую руку и …
Нехотя взяв пистолет и почти не глядя, он оглушительно пальнул вверх. Потолок лопнул, полетели брызги стекла. Фигура в черной маске рухнула вниз, метнулась в сторону. Но несколькими выстрелами сын сразил злоумышленника наповал. С презрительной усмешкой взглянул на нас. Затем, подобрав с пола тяжелую полуавтоматическую винтовку, навел на дверь и снова нажал на спусковой крючок. Дверь разлетелась в щепки. Сын решительно шагнул в темный извилистый коридор, где уже маячили другие устрашающие фигуры. Почти безостановочно паля во все стороны, он побежал вниз по лестнице. Нарочно как можно быстрее. Чтобы нам пришлось потруднее.
Я схватила за руку Агнию, и мы бросились вслед за ним. До слез удушливо пахло жженой пластмассой. Абсолютный мрак разрывали разноцветные огненные всплески, наподобие извивающихся протуберанцев. В коридорах за исключением периодически выскакивающих, как из иного измерения, зеленоватых силуэтов, которые тут же разрывало градом пуль, который выпускал из винтовки сын, не было ни души. Когда перед нами разъехались двери лифта, мы скакнули в него и тут же, среди сверкающих электрических молний и снопов искр, стали падать с такой скоростью, как будто нас угораздило шагнуть не в кабину, а прямо в шахту лифта. Но падение продолжалось всего несколько мгновений. Еще секунда — и, оказавшись на первом этаже, мы выбежали через распахнутые стеклянные двери прямо на улицу.
Огонь, дым, грохот выстрелов, оцепление спецназа — остались позади. Всё стихло — как отрезало.
— Я же говорила! — с гордостью вырвалось у меня. — Он очень самостоятельный и добрый мальчик.
— Однако он ужасно распустился. Ест и спит, буквально не отходя от компьютера, — строго заметила Агния. — Прогуливает школу. Торчит на каких-то подозрительных, опасных сайтах. Прав был господин N. — того и гляди, натворит бед, попадет под влияние каких-нибудь извращенцев…
В самом деле. Я с содроганием припомнила, до чего договаривался господин N., замечая, что сын практически бесконтрольно пользуется интернетом. Он предупреждал, какие гадости, черти, монстры подстерегают ребенка в киберпространстве — это всё равно что виртуальная беспризорщина. Разве я мать?.. Честно говоря, я даже думать об этом боялась. Да и что толку? Что я могла сделать — бедная одинокая женщина, брошенная жена. Видимо, я оказалась не только плохой супругой, но и никудышней воспитательницей. Но что мне оставалось? Визжать, драться, кусаться, травиться, на стену лезть? Однако и сам господин N. часто повторял, что даже обыкновенное доброе слово обладает великой магической силой, способно перевернуть всю нашу жизнь… Что ж, вот я и буду твердить, как «Отче наш», что мои дети — прекрасные, хорошие, добрые дети!
— …ни мать, ни бабушка уже не в состоянии справиться с мальчиком, — продолжала Агния. — Чуть что, грозит, что убежит к отцу. Не представляю, что с ним будет, когда я уеду…
Я быстро оглянулась и обнаружила, что на этот раз Агния сделалась как две капли воды похожа на мою дочь, которая действительно должна была вот-вот уезжать. Строгая, правильная, очень волевая девушка — моя дочь. Правдой было и то, что только она могла еще сладить с младшим братом. Заставить. Приказать, как мог приказать отец. Я тайно восхищалась ею…
А ведь в свое время и насчет нее, моей прекрасной девочки, язвительный и придирчивый господин N. пытался предостеречь меня, — когда я упомянула при нем, что наш любимый писатель Стивен Кинг и что дочка по несколько раз перечитала все его книжки. О, сказал господин N., он отлично знает, что такое Стивен Кинг. Якобы, как-то нарочно открыл наугад пару его книжек, ужаснувшись тому, чем именно зачитывается девочка. Тогда ей не было еще тринадцати лет. Взять хоть сцены, где обстоятельно, детально описывается, как ее ровесницу соблазняет урод-папка в шортах, как та потом изучает, нюхает папкину сперму у себя на трусиках, как потом какой-то урод-маньяк отгрызает уроду-папке яички, а затем занимается с двухнедельным трупом оральным сексом…