Записки Степняка
Шрифт:
В это время раздался благовест. Тонкий и ноющий звон колокола протянулся в тихом воздухе и медленно замер, вызывая в лесах тоскливое эхо.
— Где это звонят? — спросил я Левончика, который набожно крестился.
— В обители к вечерне звонят.
— Да где же обитель?
Он указал рукою. Из-за поворота бросилась мне в глаза привлекательная картина. Прямо около леса зеленела широкая лужайка, а за лужайкой на пригорке белелся монастырь. У самых монастырских стен сверкало плесо. За плесом высился бор, темный и мрачный. Впрочем, теперь он не казался мрачным. Солнце, склоняясь к закату, проливало на все такой обильный поток розового
Вокруг веяло глубокой безмятежностью. Лес стоял точно очарованный: тихо и задумчиво. Один только звон колокольный равномерно тревожил тишину, придавая окрестности характер кроткой и сосредоточенной печали.
Странно подействовала на меня эта мирная картина и этот звук колокола, протяжный и тонкий: все существо мое переполнилось каким-то сладостным унынием, и вместе чувство отрадного успокоения посетило душу… Насущные заботы отодвинулись в какую-то безбрежную даль, связи с действительностью ослабли… Все помышления сосредоточились в одном желании: забыться, приникнуть под наитием каких-то странных мечтаний, неведомо откуда идущих и таинственно волнующих душу, затеряться среди этого темного леса, в этой молчаливой глуши, в виду святых стен, тонкими контурами поднимающихся над лу-{476}гом… И пусть там, вдали, с жестокой непрерывностью, шумит и рокочет бурливое житейское море.
— Опоздаем!.. — прервал мои мечты Левончик, и мы тронулись.
Монастырь скрылся за деревьями. Скоро пришла речка. Левончик остановился на мосту и глубокомысленно плюнул в воду. Вода была темная и спокойная. Отражение леса стояло в ней недвижимо… Около берега слабо трепетал камыш и красиво белелись лилии. Колокольный звон, доходивший до нас глухо, пока мы были в лесу, теперь снова раздался, ясный и печальный. Где-то за лесом внушительно вторил ему звук, подобный гудению шмеля. "Это в Лазовке звонят", — пояснил мне Левончик. За мостом крупный лес прекратился: пошел орешник и молодой дубняк. Дорога потянулась под гору. И, странное дело, чем дальше отходили мы от монастыря, тем оживленнее становился лес: ворковали горлинки, пели соловьи, переливалась иволга… Какие-то бойкие птички то и дело перелетали по деревьям. В густых зарослях куковала кукушка.
Скоро лес совсем миновался, и песчаная тропа повела нас опять в гору. На горе стояла Лазовка. Вся она опоясалась огородами и развесистыми ветлами заслонялась от солнца. Над темною зеленью ветел подымалась белая церковь, стройная и величественная. Там и сям желтелись крыши… Но село оказалось привлекательным только издали. Когда мы вошли в средину, вопиющее разорение бросилось нам в глаза. Избы скосились и были пораскрыты; в плетни свободно пролезали свиньи; в окнах зияли дыры… Только кабак скрашивал улицу и выглядывал настоящим повелителем этих жалких и гнилых избушек. Его стройные сосновые стены венчались железной крышей, а над крышей трепался новенький кумачный флаг. По карнизу и над окнами шла затейливая резьба. В окнах белелись занавески и виднелась герань. Ставни были выкрашены в яркий голубой цвет.
Мы свернули в проулок и подошли к крайней избе. Эта изба тоже выделялась крепким своим видом. Она хотя и не била на особое щегольство, но была чиста и поражала прочностью. Дубовые брусья, составлявшие ее стены, были в добрый обхват.
— Вот и дядя Захар! — сказал Левончик, указывая на мужика, вышедшего на крыльцо в то время, когда мы подходили к избе.
Я посмотрел на дядю Захара. Был он плотный и приземистый мужик с угрюмым взглядом серых маленьких глаз и крутым лбом. И этот взгляд и лоб крутой придавали ему вид человека упрямого и непокладистого. Выйдя на крыльцо, он надел шляпу, предварительно отерев платком лоб, и уселся на скамью. Мы поклонились ему; в ответ он едва приподнял шляпу и сквозь зубы спросил Левончика, что ему нужно. Левончик, слегка робея и путаясь, объяснил. Тогда Захар подумал немного и сказал:
— До Ерзаева сорок верст.
Я согласился с этим.
Захар опять подумал.
— Свезем… — произнес он неохотно.
— А цена? — спросил я.
— Цена? Время рабочее: покосы… Цена — пять рублей.
— А меньше?
— Такой у нас не будет, — сухо возразил Захар и равнодушно отвернулся от нас.
— Ну, я поищу подешевле, — сказал я.
— Ищи… — и вдруг закричал сурово: — Машка!..
На этот зов быстро явилась молодая бабенка, шустрая и миловидная. Она пугливо взглянула на старика.
— Это что? — кратко сказал Захар, указывая на лавку, и снова обратил взгляд свой в сторону.
Машка тотчас же покраснела и скрылась. А через минуту она уже усердно скребла ножом лавку и с усердием вытирала ее тряпкой.
— Так не возьмешь дешевле пяти рублей? — спросил я.
— Пока нет.
— А четыре с полтиной?
Захар не удостоил меня ответом. Лицо его как бы застыло в сухом и жестком выражении. {478}
— Ну так и быть, — согласился я, — но только парой?
— На одной доедешь.
Сказано это было так твердо, что я не решился возражать.
— А нельзя ли у тебя чаю напиться и ночевать? — сказал я.
Захар подумал.
— Машка!.. — закричал он.
Явилась Машка. Она испуганно расширила глаза при взгляде на старика.
— Сходи к целовальнику, самовар спроси. И чаю чтоб дал. Скажи, мол, нужно, — приказал он ей.
Машка опрометью бросилась к кабаку.
— Входите, — проронил старик.
Вместе со мною взошел было на крыльцо и Левончик.
— Ты чего? — спросил его Захар.
Тот замялся.
— Нечего шлындать… Ступай, ступай…
Левончик посмотрел на меня, подмигнул лукаво и распростился.
— Дармоеды! — напутствовал его Захар.
Я было попытался вступить с ним в разговор, но это оказалось совершенно невозможным. "Велика ли у тебя семья?" — спрошу я; он подумает и скажет: «Есть». "Как живут мужики в Лазовке?" — «Разно». И так во всем. А немного погодя и вовсе перестал отвечать: буркнет себе что-то под нос и глядит по сторонам. И еще я вот что заметил: проулок около крыльца был замечательно пустынен. Пробежит откуда-то свинья, пройдет осторожным шагом курица, и только. Люди как будто остерегались ходить здесь. Так, одна баба показалась было, но, увидав нас, тотчас же торопливо скрылась за угол. Долго уж спустя какой-то мужичонко деловой походкой прошел по проулку. Поравнявшись с крыльцом, он низко поклонился.