Записки сумасшедшей: женский роман о пользе зла. Книга 1. Заколдованный круг
Шрифт:
14
Жили Апсо, для Туркужина, средне – не бедно, но и не богато. В тот год, когда мама вышла замуж, обстановка в доме состояла из трех железных кроватей, застеленных гобеленовыми покрывалами, с восседающими друг на друге взбитыми подушками, накрытыми кружевной кисеей словно невесты.
Кровати стояли вдоль стен со шпалерами. Над одной из кроватей висели портреты Шухиба, Ули, троих сыновей Шухиба, двое из которых погибли на войне; над другой – три картины младшего из погибших сыновей Шухиба, Мухаба: рысь в полный рост, павлин с распущенным хвостом, и собака с белыми барашками.
В доме также
15
Увидев теперь, волею чудесной судьбы, обстановку в которой жила мама, могу еще раз отметить, что не менялось она десятилетиями. Это были усадьба и дом, где я не раз гостила вместе с бабушкой Улей и младшей сестрой Мариной.
В том доме всегда было слабое освещение, но много света; даже для меня.
16
Пока я легонечко прошлась по материальной культуре туркужинских крестьян второй половины двадцатого века, Люсена успела выйти из переулка на центральную, и единственную, дорогу селения. Она пошла по ней вверх, в сторону гор, в магазин, который уста моих односельчан называли «селъмагъ».
Долгое время тот магазин оставался самым большим в Туркужине. Продавалось в нем, казалось, все на свете – от керосина и запчастей до конфет, водки и даже хлеба. «Даже» – потому что хлеб в Туркужине пекли в каждом доме. Черкесский хлеб особенный, очень вкусный. Наша еда вся вкусная – простая и сытная; и полезная. Всегда удивлялась зубам моих сельских сестер – да простит читатель, кого что волнует… – они бросались в глаза здоровьем и белизной. Я смотрела что, сколько и как едят сестры, на образ их жизни и думала, что причина именно в этом.
Не скажу за всех, но мои родные – скромные крестьяне – ели, спали и говорили мало, в меру молились, без меры терпели; а трудились без устали – в поле, дома и во дворе, с утра до ночи, без прогулов, выходных и болезней…
17
Туркужинский сельмаг находился на пригорке; к нему вели длинные крутые ступени. В то утро возле этих ступеней Люсена встретила Лиона – высокого, стройного парня с тонким станом и белой кожей: молодой Тихонов из Пенькова 6 ; только глаза у папы были зеленые; и мускулы покрепче.
6
Я сравнивает внешность своего отца с внешностью советского актере В. Тихонова, сыгравшего роль тракториста Матвея в художественном фильме «Дело было в Пенькове».
Люсена несколько раз видела Лиона возле школы – он стоял там с другими парнями – и знала, что он комбайнер, временами водит зеленый грузовик, трудолюбив, удачлив, хорошо ворует колхозный урожай.
Правда, походы за колхозным урожаем у нас назывались не воровством, а прибылью, хэхъуэ. «Имеет хорошую прибыль» – так обычно говорили о людях вроде папы; таких уважали. По сельским меркам Лион считался зажиточным, но слыл забиякой и потому как жених не котировался. И это несмотря на исключительные внешние данные.
Вообще, в Туркужине, когда речь шла о мужчине, этот показатель (привлекательная внешность) был далеко не на первом месте. Напротив, красивый – значит будет гулять! В целом, в глазах старших женщин, а именно они определяли рейтинги, все плюсы любого жениха, даже такого как Лион, обнуляла задиристость, а красивая внешность в такой ситуации играла роль контрольного выстрела.
Плюс к сказанному, в селе не любили Нуржан. Так что, оставшимся в доме Шухиба «гостям», когда те сообщили с какой именно целью прибыли, хорошенько досталось – дед вообще любил приложиться свой поистине шикарной тростью, а тут, сам Тха велел…
18
Шухиб был когда-то кузнецом и серебряных дел мастером…
и сапожником, и бухгалтером, и директором того самого сельмага; он воевал в русско-японскую и даже где-то служил в первую мировую, но уже не воевал; поладил Шухиб и с советской властью (он поладил бы с самим чертом); и было у него семь жен, пять сыновей и две дочери…
Последняя из его детей – моя мать Люсена – родилась, если мы посчитаем, когда Шухибу было 85 лет…
Шухиб был уникальный чел, на самом деле, очень талантливый. В сундуке семейства – синем, с бабочками и цветами – хранились сработанные им сокровища: кинжалы, шашки, мужские и женские пояса, нагрудники, пуговицы, шкатулки, подсвечники, портсигары…
Трости там тоже были. Они лежали поверх остальных изделий. Трости – как и кинжалы – Шухиб любил особо, меняя их в течение дня: понаряднее и потоньше – для помещений; совсем простая, но тоже инкрустированная, и усиленная – для двора; за пределы усадьбы, в мечеть – дорогущая купленная, из темного дерева.
Шухиб не только опирался на трость, он использовал ее как оружие. Под конец жизни он трудно ходил, потому частенько, сидя во дворе, на белом молотильном камне, застеленном войлочной сидушкой, подзывал к себе мальчишек: «Ну-ка подойди, дай тебя взгреть», – говорил он проходившим через двор мальчишкам (а таких было много, и я расскажу дальше, почему) и те, не смея ослушаться подходили и иногда не успевали увернуться от его трости…
19
Когда ранние гости сообщили с чем прибыли, Шухиб тут же применил свое оружие против подлых обманщиков, и даже достал одного, и естественно покрошил посуду, и нашумел. Но забрать дочь не велел… Да ее бы и не нашли.
На самом деле такого рода вестники являлись на следующий день после умыкания, или даже через день. Но Лион никак не мог подловить домоседку Люсену, потому и пошел на крайние меры; в то же время, в знак уважения к Шухиб, направив в его дом врунов постарше…
20
Остановив возле крутой длинной лестницы сельмага свою будущую жену, Лион заметно волновался. И, конечно, не от того, что исполнению его замысла может помешать сельчанин, проходивший мимо, погоняя быков.
Нет, он не может помешать – сельчанин и отец встретились взглядами и приветствовали друг друга. Прохожий с деланным равнодушием кинул взгляд на Люсену, еще одного парня, стоявшего неподалеку от грузовика; и проследовал дальше: машина, двое парней и девушка на пустынной улице с утра – дело ясное, скоро сообщат о свадьбе.