Записки сыщика
Шрифт:
Пришли мы в харчевню и сели в угол, подальше от других.
– Где ты живешь?
– спросил меня мой новый знакомый.
– Везде, - отвечал я ему.
– Вся Москва - моя квартира: где придется, там и ночую.
На это он засмеялся и говорит:
– Да, в такой квартире можно жить нашему брату. В другом городе сейчас бы заметили, а здесь, как в море, никто тебя и знать не знает. Вот давеча встретилась у ворот, где мы были, беглая девка с ребенком, которого она украла. Нянька гуляла с ним в Петровском парке, да заговорилась с кем-то, а девка эта и успела подцепить его в это время. А ребе нок-то
– А зачем же ей понадобился этот ребенок?
– Да она, вишь, думала, что с ребенком-то ей станут больше подавать, а то на девок мало обращают внимания. Всякий говорит: "Шла бы работать в огород или куда там в другое место". А где же ей работать? Она в барском доме жила, за барыней ходила, а после обокрала ее и убежала. Прораспутничала года два, а теперь некуда деться, есть нечего, вот она и пустилась нищенствовать. Куда же она после этого годится? Ну, да что об этом толковать. Ты вот лучше послушай, что я о себе расскажу, да посоветуй, что мне делать. У меня здесь нет знакомых, знающих дело и которые могли бы дать совет. А у тебя, верно, найдутся такие. Если поможешь, я тебя поблагодарю, как следует.
– В чем дело-то?
– спросил я.
– Если начал рассказывать, так рассказывай обо всем откровенно. И будь уверен, что для меня все равно, кто бы ты ни был и в чем бы дело твое ни заключалось. А что касается делового человека, то у меня есть на примете двое, на которых можно положиться, потому что они люди верные и зла тебе не сделают.
– Больше того зла, какое я сам себе сделал, мне никто сделать не может. Теперь дорога одна: туда, куда Макар телят гонял без шапки.
"Ну, - подумал я про себя, - видно, ты парень-то аховый, надо дело с тобой вести осторожно".
Допил он чашку чаю, посмотрел на меня пристально и начал рассказывать:
– Местожительство мое отсюда далеко. У меня есть там семья и свой дом. Верстах в пяти от нашего села, на большой дороге, я держал постоялый двор. Раз, это было зимой, приехали ко мне на постоялый двор двое незнакомых постояльцев в нетрезвом виде.
– Хозяин, - сказал один из них, - поставь нам самовар, да вели распрячь нашу лошадь.
Жена моя начала ставить самовар, а я пошел распрягать лошадь. Подошел к саням, там на рогожке лежит двухствольный пистолет; посмотрел и в сено нет ничего. Лошадь вся в поту, насилу на ногах стоит. Распряг я лошадь, взял пистолет, отнес его в комнату и положил возле них.
– Ну что, хозяин, распряг лошадь?
– спросил один.
– Да. И поставил к месту. Видно, она уж очень устала - вся в поту.
– Да, мы-таки шибко ехали на ней.
В это время жена принесла самовар и спросила: не надо ли чего?
– Водочки, если есть.
– Как не быть?
– сказал я.
– Сколько угодно.
– Достал графинчик и поставил перед ними на стол.
Сели они и начали меня расспрашивать: давно ли держу постоялый двор, велико ли у меня семейство, есть ли работники, много ли приезжает постояльцев и можно ли останавливаться в другой избе.
– Отчего же нельзя? Милости просим.
После ужина, не молясь Богу, улеглись на печи спать.
В эту же ночь приехал ко мне обоз. Я провозился с ним до петухов. Когда управился, пошел посмотреть лошадь постояльцев. Из любопытства подошел к саням, отвернул рогожку- а у них там лом, и весь-то в крови, да две нагайки с осьмушечными гирями на концах. "Вот так ребята, чтобы черт их побрал! И откуда и нелегкая принесла?" - подумал я про себя. После этого дал овса лошади, осмотрел двор, запер ворота, да и лег спать. На рассвете мои постояльцы разбудили меня. Один вынул десятирублевую бумажку, дал ее мне и произнес:
– Спасибо, хозяин, за хлеб, за соль.
– У меня сдачи нет с десятирублевой, - сказал я.
– Нам сдачи не нужно. Возьми всю, да и разживайся с нашей легкой руки. А что, лошадь накормлена?
– Накормлена вдоволь. Только не успел напоить.
– Напои и запряги, а то нам пора ехать.
Все сделал, проводил их со двора и лег спать. Часу в девятом утра приезжает ко мне становой. Вошел в избу и, не снявши фуражки, закричал:
– Где хозяин?
Я вышел и начал ему кланяться.
– Кто у тебя нынче ночью стоял на дворе?
– Обоз с хлебом.
– Еще кто?
– Стояли двое.
– Куда же они поехали?
– Не знаю.
– Давно ли?
– На рассвете.
– В какую сторону они поехали?
– Не видел.
– Что они говорили?
– Спрашивали: давно ли я держу двор, велико ли семейство у меня и есть ли работники. А больше ничего не говорили, - сказал я.
– Еще что говорили?
– Больше ничего. Пили чай, ужинали, ночевали, а утром уехали.
– Какими деньгами они расплачивались?
Думаю, как сказать? Правду - беду наживешь. Дай лучше солгу.
– Медными, - ответил я.
После этого становой, не говоря ни слова, вышел из избы, сел в тарантас и уехал. Через полчаса приезжает сотский. Вошел в избу, помолился Богу, да и спрашивает:
– Останавливались у тебя нынче ночью двое?
– Останавливались, - сказал я.
– У меня уже был становой, и я ему все рассказал. Да скажи, пожалуйста, что это за тревога?
– Ты разве не слыхал? Нашего сидельца Ефима Панкратьева убили в кабаке и ограбили. А у него, слышь, одних казенных денег было тысячи полторы, как сказывал поверенный.
– Вот так ребята! А ведь с виду-то какие смирные! А не слыхал ты, кто они и откуда?
– По приметам-то, вишь, говорят, что подносчики.
– А откуда?
– Это никто не знает.
Когда сотский уехал, я нечаянно взглянул на полку, а там их пистолет лежит. Я его тотчас же вынес из горницы и зарыл в яму. "Вот бы становой увидал, - подумал я, быть бы бычку на веревочке".
После той истории прошло с полгода, и об убийцах перестали толковать. Вот, не помню в какой-то праздник сижу у ворот да посматриваю на дорогу. Гляжу, идут двое мужичков в лаптях, с котомками за плечами и прямо ко мне. Тут только я узнал, что это те самые постояльцы, что ночевали у меня и пистолет еще забыли. Признаться, у меня душа замерла.