Записки уголовного барда
Шрифт:
Астрель
Москва
– М.: Астрель, 2012.- 368 с. ISBN 978-5-271-41440-4 (ООО «Издательство Астрель»)
Александр Новиков — поэт, певец, композитор, автор более трехсот песен и художественный руководитель Уральского Государственного театра эстрады. В 1984 году он записал свой знаменитый альбом «Вези меня, извозчик». Сразу после этого по сфабрикованному уголовному
Прежде чем приговор был отменен Верховным судом России, а обвинение признано незаконным, Александру Новикову пришлось провести шесть лет в заключении. События, описанные в книге, охватывают этот период жизни поэта.
Удивительная вещь — память. Она не умеет врать. Не носит в себе долго плохое и злое. Если не стирает совсем, то закапывает на самом дне и укрывает хорошим. Или наряжает страшное в такие наряды, что страшным это уже и не кажется. Улыбнешься, усмехнешься, нет-нет да и порадуешься, что все позади и сам это как-то пережил. Но случись писать книгу, как, к примеру, эту, — тут уже приходится в этой самой памяти покопаться. Всего прожитого в ней не сыскать, а что и сыщешь — то как обрывки, клочки, вроде записок из далекого времени, которое она уже перекрасила в пастельные тона, сточила в нем острые углы и выдернула занозы.
Когда я записывал свой «Извозчик», конечно же и подумать не мог, что ждет впереди. Но каждый раз стоя на сцене, исполняя эту песню или еще дюжину записанных в тот же год, хоть мельком, я вспоминаю что-то из этой книги. Если просят рассказать со сцены что-нибудь интересное из прошлого, хочется вспоминать только веселое. Невеселое — тоже в шутку. Но есть и такое, что никак не становится шуткой. И как его ни крути, ни укрывай добрым, ни ряди в улыбки — не рядится. А у песен такая чудная биография: и тюрьма, и слава, и гром аплодисментов, и грохот тюремных замков, и много чего еще. Не было бы песен — не было бы этой книги, которая не только обо мне, но и о времени, застывшем в ключках записок. Память их не успела стереть или спрятать далеко-далеко.
И хоть нас с песнями уже давно не называют «уголовными», пусть будет так: «Записки уголовного барда». Ради памяти.
Александр Новиков
Глава 01
Этап
Поезд вместе со «столыпинским вагоном», в котором ехал я, прибыл на станцию Першино рано утром. Процедура разгрузки вагона была обычной, к которой я уже привык. С платформы выкрикивают твою фамилию, выскакиваешь из «купе», как приказывает конвой, и бегом несешься по коридору. В тамбуре собака с конвоиром, на перроне собак кишмя, конвоя еще больше. Нужно быстро выпрыгнуть из вагона с вещами, сесть возле него на корточки, руки за голову, вещи рядом. При этом еще до пробежки по коридору из клетушки громко и отчетливо выкрикнуть имя, отчество, год рождения, статью, срок. Ошибаться нельзя. Дальше сесть по четыре в ряд, в колонну, состоящую из таких же, выскочивших ранее. Здесь и «первоходы», и «строгачи», и «полосатики». По «воронкам» всех потом рассортируют.
Очередь дошла до меня.
— Новиков!..
— Александр Васильевич, 1953-й, 93-я прим., часть 2-я, десять лет усиленного, — прочеканил я куражно и сверх- разборчиво.
— Пошел!.. — гавкнул кто-то из конвойных с перрона со среднеазиатским акцентом, и я побежал по вагонному коридору. В обеих руках «сидора», мешают, бьются о стены. Выпрыгнул и встал. На меня вытаращились все кто мог. Те, кто приехал из лагеря нас «получать», знали, что этим этапом идет Новиков. Конвой, сопровождавший нас в дороге,
— Руки за голову, лицом вниз! — прокричал капитан с папками в руках.
Я сел четвертым слева, руками обхватив затылок. Следующим, после точно такой же процедуры, из вагона выпрыгнул подельник Толя Собинов. Он опустился на корточки за моей спиной и проворчал свое обычное:
— Козлы. Одно и то же, блядь, чурки безмозглые.
Разгрузка шла еще минут десять. Наконец начали разгонять по «воронкам».
— «Тубиков» отдельно, их после всех. Давай «полосатых»!
«Полосатых» было двое. Один пожилой, выглядевший очень больным и слабым. Второй помоложе, поматерее.
— Давай, начальник, в натуре, вези домой, заебались по этапам гоняться...
— Сам давай, не пизди! — рявкнул капитан.
Они медленно поднялись и побрели со своими огромными котомками к ближайшему «воронку».
— Новиков!
— Я...
— В левый, быстро, на «двойку» поедешь!
— Собинов! Туда же.
«Двойка» — учреждение Н-240 — 2/2. Я с самого начала знал, что еду именно туда.
Дальше начали расталкивать остальных. Поднялся ор, лай, сплошной мат.
— Быстро, блядь, по одному, бегом к автозаку! Вправо, влево — сами знаете! Бегом, быстро! Давай, пошел! Пошел! Пошел, сука!
Через пять минут набили до отказа и поехали. Автозак, в котором ехал я, оказался относительно свободным. От силы человек десять. Можно было даже закурить. Закурили. Дымом потянуло в кабину.
— Э, ну-ка быстро потушили! — крикнул через решетку окошка конвойный.
— Да никто не курит, гражданин начальник, это с улицы, в натуре, тебе потянуло! — сказал Толя, и все заржали.
— Давай не блятуй! — беззлобно и лениво огрызнулся конвойный с тем же азербайджанским акцентом. И все опять заржали.
— Да-а... Что еще за зона эта «двойка», говорят, «красная», — начал разговор кто-то из сидящих рядом.
— У меня подельник по первой ходке был здесь. Завхозы и бригадиры рулят. Козлота, короче, заправляет, — отвечал другой.
— Да сейчас везде на усиленном так. С карантина, говорят, в СПП заставляют вступать. Кто не хочет, того, короче, на прямые работы, на разделку. А «козлам» — послабуха.
— Да ну на хуй! Это все ментовские прокладухи. Вступил в СПП, напялил ландух, поначалу, может, полегче работу дадут. А за первый же косяк на разделку загонят. А ты уже закозлил. И что дальше делать? Не, я вступать никуда не буду. Да никто не будет, — неожиданно повернулся он ко мне и добавил: — Тебя-то, Санек, они фаловать сильней всех будут. Бля буду, у них такая команда есть. К тебе братва прислушивается, а им это как кость в горле.
— Они тебе будут обезличку делать, с первого дня прессовать начнут. На тюрьме прессовали и здесь будут.
Я молча кивнул головой. Думал я сейчас не об этом. А о том, что позади всего два года, а впереди еще целых восемь лет. И жизнь свою здесь придется строить заново и надолго. Выбраться досрочно вряд ли удастся, а потому готовиться надо к самому худшему. Помощи с воли тоже не будет. Маша с двумя детьми еле концы с концами сводит. Большинство знакомых разбежались кто куда. Телефон дома молчит. А из каждой второй машины, из каждой общаги, из каждого кабака звучит «Вези меня, извозчик». Вся страна слушает и поет, а мне за него еще долгих восемь лет.
— Подельник говорил, что зона голодная, петухов на зоне человек 500, не меньше.
— А всего сколько на зоне?
— Две с половиной тыши.
— Каждый пятый, что ль?
— Да.
— Да ты погнал.
— За что купил, за то продаю.
— Эх, сейчас бы раскумариться... Начальник, подгони на заварочку.
В решетку ткнулось лицо конвойного:
— Сейщас, белят, приедем, я тебе раскумарю!
— Ну, ты в натуре жутегон!
И все заржали снова.
— Сейщас приедем, ваш пьвець на карцер пайдет с та- бой. Будете дваем напара петь, ха-ха! — развеселился конвойный.