Записки 'важняка'
Шрифт:
– Где сейчас можно найти вашего Батю?
– спросил я, зная их манеру в обиходе так называть командира полка полковника Шахназарова.
– Он сейчас здесь, в штабе. Вместе с начальником штаба полковником Зыковым завтракают.
– И Алексеев, для пущей ясности, мотнул головой в сторону смежной комнаты. От общего штабного помещения эта комната была отделена тяжелым брезентовым пологом.
– И они там давно?
– продолжал допытываться я.
– С добрых полчаса.
– Ты обо мне не доложишь?
– Это можно, - охотно согласился он и на правах оперативного
Ждать его возвращения долго не пришлось. Через минуту Алексеев уже снова объявился и с подчеркнутой вежливостью, придержав брезент, произнес:
– Товарищ следователь, прошу. Вас ждут.
Вот так я и предстал перед двумя всесильными здесь полковниками.
Полковники заслуживают того, чтобы рассказать о них подробнее. Шахназаров уже в летах, осанистый, полный, с большими залысинами и высоким прямым лбом человека мыслящего, с пристальным, строгим взглядом слегка прищуренных темных глаз. Его армянское происхождение сразу выдавали густые брови, сросшиеся на переносице, и несколько крючковатый, длинный нос. Зыков внешне - как бы полная противоположность Шахназарову: высокий, спортивного вида, блондин, с еще сохранившейся шевелюрой и хрипловатым, властным голосом.
Шахназаров и Зыков были чуть ли не одногодки. Тогда как я, в свои неполных 25 лет, чувствовал себя перед ними едва ли не начинающим курсантом, хотя всегда не забывал о своем должностном положении и старался держаться независимо, несмотря на свое не слишком впечатляющее звание "капитан юстиции".
Судя по всему, Шахназаров и Зыков уже отчаевничали. Удобно расположившись в невесть откуда взявшихся мягких кожаных креслах, они что-то обсуждали, когда мое появление прервало их беседу.
Обращаясь по старшинству к Шахназарову, я, как и положено, доложил:
– Товарищ полковник, прибыл для производства следствия по делу о...
Однако Шахназаров меня не дослушал:
– По какой причине и для чего ты прибыл, нам известно. Лучше подсаживайся к нашему столу и перекуси. На пустой желудок ко всякой работе отношение совсем другое. Ты ведь еще не завтракал. Я прав?
Не ожидавший такого приема, я смущенно замялся. Ведь, несмотря ни на что, так вот запросто подсесть за общий стол к людям, значительно старше меня по возрасту, званию и должностному положению, было не так-то просто. Но Шахназаров, без особого труда все поняв, повторил:
– Не дури! Здесь хватит и на тебя.
Как мне потом стало известно, оказывается, Шахназарову уже звонил наш военный прокурор дивизии подполковник юстиции Прут и просил по возможности мне помочь. Кроме того, Прут подбодрил Шахназарова:
– Особо не огорчайтесь. Все считают, что эта некрасивая история в вашем полку - досадное исключение.
Надо думать, что такие слова, сказанные от души, и не кем-нибудь, а прокурором Прутом, не остались незамеченными.
Я присел к столу, пододвинув табурет, которому тоже нашлось место в этой облюбованной Зыковым комнатушке, и сразу убедился, что известная многим в полку привычка Зыкова видеть за столом сервировку,
На столе, покрытом скатертью, в самом центре красовался пузатый самовар, опоясанный выбитыми на нем медалями. Ему под стать был и чайный сервиз с расписным чайником, чашечками, сахарницей и молочником кобальтовыми, очевидно немецкими, трофейными. Рядом с ними, немного в стороне, теснились сложенные горкой чистые тарелки с золотыми ободками, бутылка недопитой водки и длинноногие рюмки. Все это "хозяйство" Зыков неизменно возил за собой. Очевидно, сказалась привычка к чаепитиям еще с довоенного времени по службе в Среднеазиатском военном округе.
Рассказывали, что ординарец Зыкова - пожилой солдат, которому осточертело постоянно трястись над его тульским самоваром, трофейным чайником и прочими предметами быта, в минуту откровения признался:
– Если что-то с этим барахлом произойдет, мне хана. Мой полковник этого не простит.
Кроме этого, в комнатушке Зыкова я обнаружил еще одну достопримечательность - столик с зеленым сукном, предназначенный для игры в карты. Этот столик и два кожаных кресла были в свое время принадлежностью какого-то разбомбленного музея, оставшегося на оккупированной территории. Об этом мне потом рассказал капитан Алексеев. Знал я и о трофейной немецкой раскладушке с непривычным для нашего уха наименованием "гинтер", на которой Зыков спал.
Пока я насыщался, Шахназаров и Зыков, словно позабыв о моем существовании, возобновили свой разговор. Я лишь уловил, что он шел вокруг какого-то уязвимого, по их мнению, места в обороне полка.
Когда я поднялся со своего места, давая понять, что насытился, Зыков сразу поинтересовался:
– У вас сейчас какие-то к нам просьбы есть?
– Лишь одна - оказать содействие, чтобы я поскорее выбрался в батальон капитана Кононова, на передовую.
– Нет вопроса, - заверил Зыков.
– Я дам команду, чтобы вас встретили и нашли место для вашей работы.
Зыков поднялся со своего кресла и через приоткрытый брезентовый полог, закрывавший дверной проем, крикнул:
– Капитан Алексеев. Найдите для товарища следователя сопровождающего к Кононову в батальон и проследите за тем, чтобы все сделали так, как он скажет!
Провожая меня, Шахназаров проговорил:
– Этим двоим, если они действительно перешли с оружием в руках на сторону немцев, никакого оправдания нет. Только ведь на войне бывает всякое. За подлеца может безвинно пострадать и герой. Постарайся во всем разобраться объективно.
Хоть я и рвался следовать дальше, да только возникло препятствие: все посыльные штаба полка оказались в разгоне и такого человека, который бы смог провести меня, не нашлось. Алексеев нервничал, куда-то прозванивался и что-то выяснял. Наконец он с облегчением произнес:
– Нашел! Обожди еще самую малость - и проводник у тебя будет.
Как раз в этот момент в штаб подошел оперуполномоченный Смерша старший лейтенант Безруков. Он, оказывается, меня разыскивал и, застав в штабе, обрадовался.