Записки. Том II. Франция (1916–1921)
Шрифт:
Очень интересное сообщение из газеты «Время» (Temps) об заарестовании текущего счета Керенского в Государственном банке и в Международном банке на сумму 1477344 руб. – хороший куш за короткое время. Понятно теперь, что дорога ему была революция; он ни разу не обмолвился в своих полных увлечения, как писали газеты, речах о России. Что ему Гекуба – 1 1/2 млн. гораздо пригляднее. Надо думать, что кроме них, он еще кое-что прикарманил. Если лучший гражданин России так себя благодетельствовал, что же те, что сортом ниже? Если это не клевета, то это очень знаменательно для трудящихся. Может быть, старые правители были глупы, но воровством казенных денег, к их чести скажу, не занимались. Были единичные исключения, но масса на верху казенных денег не крала.
8/21-I-18
Избирательное собрание распущено. Даже не дали поговорить. С точки зрения тактики той политики, которая ведется большевиками, правильно ли это для их власти, или не правильно? Пожалуй, правильно, ибо если Избирательное собрание сплотилось бы, то через две недели совершить эту операцию было бы опаснее. Избирательное собрание, во враждебной большевикам части, возможно, соберется в другой части, или Петрограда, или в ином пункте, но в уменьшенном очень размере [23] . Их снова тогда распустят или разгонят. Многие уклонятся, как кадеты 5-го января.
23
Нигде оно не собралось. – Примеч. Ф. Палицына
Хорошо ли это все? Для блага России хорошо. Ее страдания еще не закончились, но первое избирательное собрание в условиях выбора первых членов собрания не воля здоровой России, а больной, и мне кажется, что большевики оказали России большую услугу, что поступили так.
Но в необъятных пространствах России они отшатнули от себя много миллионов молчащих людей, и прежде всего крестьянство и часть рабочих, ибо они пошли против какой-то России. Никто ведь не входит в разбор, как совершались выборы и кто выбран, но Русская земля кого-то послала говорить от себя, а их разогнали. Так старое монархическое правление не поступало. Избирательному собранию сделана несправедливость, а русская душа чтит больше всего справедливость. Исполнили разгон моряки.<…>
9/22–1-18
Моряки зарезали в Мариинском госпитале больных и арестованных, Андрея Ивановича Шингарева {141} и Кокошкина {142} .
Двух русских, всю душу свою отдавших служению русским. И это сделали моряки, ворвавшись в Мариинскую больницу с целью совершить гнуснейшее убийство людей больных, беззащитных, лежащих под охраной всех божеских и человеческих законов. Это сделали моряки. К массе злодейств, ими совершенных, они прибавили еще одно. Что значит в настоящее время человеческая жизнь. Но над кем и при каких условиях оно произведено и как и кем, вот где гнусность, которая не забудется, как не забудется все в максималистическом правлении. Кокошкина я не знал. Не поклонник я кадетского знамения, но среди них были люди достойные и по искренности, и по любви к России; Шингарев был самый видный. И его зарезали, бедного, когда заключенный произволом большевиков он, больной, лежал в лазарете. Мир праху твоему, доброму и хорошему русскому человеку. И кому это было нужно?
141
Шингарев Андрей Иванович (1869–1918), один из основателей партии кадетов, депутат II, III и IV Государственных дум, в 1917 г. министр финансов Временного правительства. Зверски убит в ночь с 6 на 7 января 1918.
142
Кокошкин Федор Федорович (1871–1918), юрист, профессор кафедры государственного права Московского университета, депутат I Государственной думы. В 1918 г. государственный контролер Временного правительства, депутат Учредительного собрания. Зверски убит в ночь с 6 на 7 января 1918.
Классовая борьба в разгаре. Семя Ленина дает плоды. На этом не остановятся, и как думал вчера, так и будет. Неужели имена матросов останутся в тени, как остались в тени имена других убийц, убивавших ради убийства. Очерствело сердце. Что бы ни произошло, оно реагирует слабо, оно возмущается, но в бессилии и успокаивается.
История повторяется. Была опричнина и снова она появилась, как продукт русской жизни, тогда под безграничной властью царя, теперь представителя социализма. Цели те же, но у Ивана IV были цели государственные, у Ленина и компартии, вероятно, социалистические и личные.
10/23–1-18
Германские газеты отмечают успешность переговоров с украинскими представителями. Подробности о переговорах не дошли. Они, по-видимому, характера торгового и тарифного, а не политического. В этих переговорах предусматриваю большую опасность для центра и севера России, для которых бедствия голода должны наступить вскоре.
Внутри Украины и в юго-восточной России, несмотря на бедствия, междуусобия, без сомнения идет спекуляция к скорейшему сбору залежей хлеба. Отсутствие имущественной и личной безопасности в стране даст этому движению особое и не выгодное, по данным условиям, направление. Если эту общую опасность, люди считающие, что они у кормила, не видят, то горе большей половине России. Борьба, политика, насильственное проведение социалистических крайностей их отуманило и возможно, что они это не видят. Обесценив все, они не в состоянии будут направить течение хлеба и зерна для посева на север, и тогда после голода 1918 года настанет еще худший голод 1918–1919 года.
Много непривлекательного рассказывал о наших денежных дельцах А.М. Безобразов. Вероятно, много и правды в этом. Пока все было хорошо, средства лились широкой рекой, и вероятно кое-где прилипали по мелким рукам. А теперь, когда стало скудно, а впереди и бедственно скудно, пошли пересуды злословия. Вчерашние боги падут, и над ними будут издеваться. Из России нет телеграмм. Что-то там происходит? Телеграф вероятно бастует. Не думаю, чтобы в Петрограде было бы спокойно, равно и в Москве.
11/24-I-8
В первые дни войны, обсуждая с военной точки зрения результаты этой борьбы, я вопреки общей уверенности в блестящую победу, зная положение, знакомый с главными деятелями, как у нас в особенности, так и заграницей, я высказался: 1) в военном отношении борьба кончится ни то ни се. 2) раздавить Германию мы можем только с помощью немецкого народа, но не вооруженной силой.
Возможность революции у нас после, но не во время войны, я допускал. Несмотря на все меры и распоряжения правительства и его органов, которые все делали, чтобы вызвать революцию, я до конца 1916 года не думал, что она вспыхнет в течение войны. Ведь надо знать, что проделывалось, как неразумно высасывались из народа все соки. И сверх того, как это делалось.
Для примера: в 1916 году от Ефремовского уезда потребовалось 16 или 26 хомутов, ременных. Подняли весь уезд, все мы с нашими веревочными хомутами туда поплелись – а взяли все у князя Лобанова-Ростовского {143} . Сколько народа исхарчилось, издержалось, и зря, когда могли никого не трогать и купить это в городе. Это один случай, а таких с лошадьми и повозками было много. Безнаказанно такие опыты не проходят, они вносят раздражение и никто не считается с тем, что, понятно, не правительство виновато, а исполнители, система и привычки.
143
Лобанов-Ростовский Алексей Николаевич (1862–1921), князь, в 1914–1917 гг. член авиационной комиссии Особого совещания по обороне, комитета великой княгини Марии Павловны по снабжению увольняемых из лазаретов на родину воинов. С 1919 г. в эмиграции.
13/26–1-18
Гертлинг {144} и Чернин высказались. Заявления их, равно как заявления Вильсона, Ллойд-Джорджа, Петена претерпевают изменения, диктуемые ходом жизни и войны.
Все хотят мира и все кроме нас, хотят доброго мира для себя, а мы хотим, чтобы всем было хорошо, кроме нас самих. Мы поэтому в стороне и, незаметно для нас самих, заплатили долгими годами рабства ради других. Благородно, но не умно. Почти 300 лет претерпевали мы татарское, а затем свое собственное иго. Теперь же будем под игом, не знаю даже кого, но вероятно всех. <…>
144
Гертлинг Георг фон (1843–1919), барон, философ, глава правительства Баварии в 1912–1917 гг., рейхсканцлер Германской империи (1917–1919).