Запомни, ты моя

Попова Любовь

— А мы думали, это тебе помощь нужна, — слышится знакомый голос, и меня отпускает напряжение. Особенно, когда все четверо снимают маски.

— Могли бы и поторопиться, — говорю конкретно Камилю, но тот даже не утруждает себя объяснениями, просто обнимает.

— Вечно ты всем недоволен. Где Алена?

— У Роберто.

Юра подходит ко мне, жмет сначала руку, а потом обнимает так крепко, что остальные точно слышат хруст костей.

— Горжусь тобой, сын.

Мне не до сантиментов, но я бы сейчас точно признался, что мне приятно это слышать. Но

в мой мир радости врывается пожарная сирена, и женский голос говорит, что до самодетонации лагеря остается десять минут.

Значит, кто-то следит за нами и лучше распрощается со всеми, чем выдаст себя.

— Нужно выпустить всех! — тороплю охранников и отправляю с ними Артура, которого крайне удивлен увидеть здесь, но вида не подаю, и Камиля, которому всегда бесконечно рад. Увидеть директора московского отеля Марата я здесь не ожидал, но вопросы потом. — Идите с ними.

Сам же хватаю отца и, найдя выход, обхожу лагерь по периметру, замечаю, что уже началась паника.

— Главные ворота там! Корпус с инвесторами тоже! — показываю отцу, зная местность, так как за месяц только и занимался тем, что рисовал в голове карту возможного побега.

Добежав до главного входа, где, на удивление, уже нет охранников, потому что умирать никто не хочет и все разбегаются, я вижу Алену. Она неловко, со своим арбузом вместо живота, вылезает из разбитого окна.

Переглянувшись с отцом, добегаю до нее, успокаиваю, когда она начинает дергаться и угрожать, а отец заглядывает в окно и одними губами говорит про смерть Роберто, а я же догоняю Алену, успокаиваю, сам дрожа от всего происходящего.

Но сейчас главное — выбраться из лагеря и отойти как можно дальше, пока тот не взорвался к чертовой матери.

Мы отъезжаем настолько, насколько можем, но не забываем про Артура, Камиля и Марата с охранниками, которые, что удивительно, садятся в ту же машину. Очевидно, помнят про обещание работы.

— Омар! — кричит Алена, тыча пальцем в самого крупного убегающего из лагеря.

Араб садится на переднее и, повернувшись, говорит ей что-то на чуждом языке. Только вот сейчас мне не до ревности.

— Газуй, пап!

Джип буквально трясет на каждом ухабе, и Алена вцепляется в меня всеми руками и ногами.

Люди обтекают машину, бегут в разные стороны, наконец-то обретя свободу, и, кажется, что их скорость не уступает той, что набрала машина, потому что дороги как таковой нет, и приходится продираться сквозь кустарники. Тормозим, только когда оглушительный взрыв буквально сгоняет птиц с деревьев, а землю будто встряхивает. Быстро осматриваю лицо Алены, но она только вымученно улыбается и шепчет:

— Люблю.

— Ты в порядке? — спрашивает Омар, но Алена качает головой, ее лицо бледнеет, а в следующее мгновение она начинает как-то неестественно часто дышать. — Нужно торопиться.

— Если мы будем торопиться, она родит от тряски.

— А если мы не поторопимся, она просто родит.

Юра газует снова, и на каждой кочке Алена начинает поджимать губы.

— Если она не кричит, значит, все нормально? —

наивно спрашиваю, и Омар с Юрой переглядываются. Я чувствую себя откровенным болваном, даже не знаю, как помочь…

Хочется просто закрыть глаза и оказаться дома, чтобы Алена готовила капучино, а ребенок спокойно лежал в люльке. Мысль о том, что сейчас она будет рожать здесь, просто убивает. Сейчас я очень жалею, что не могу стать волшебником и просто перенести нас в нормальные условия.

В течение получаса, пока машину трясет, Алена молча сносит свои страдания, пока вдруг не хватает Юру за плечо и не просит протяжно:

— Простите, мальчики, больше не могу.

— Может, еще потерпишь, — буквально умоляю, стирая со лба пот. Я убивать готов, но принимать роды не планировал никогда. Хотя за эти недели насмотрелся на рожающих. Но все они орали, а Алена молчит.

— Нам ехать еще сотню километров, — говорит Юра и тормозит машину. — В багажнике есть вода. Что еще нужно?

— Все есть в рюкзаках, — подсказывает Омар и выходит из машины на улицу, выгоняя меня. Из другой вываливаются все пятеро и пытаются узнать, а чего все, собственно, встали.

— Рожать будет? — ржет Камиль, глядя на меня, и я хочу ему в нос дать.

— Заткнись, ладно?

Я пытаюсь пойти посмотреть, но мне страшно, что Алена даже звуков никаких не издает. Только Омар шепчет что-то на своем языке, вроде как успокаивая, постоянно подкладывая в машину какие-то пеленки.

Топчусь на месте, даже несмотря на мужчин, меня окруживших и не произносящих ни слова.

— Почему она не кричит? Беременные же всегда кричат, — встав, иду к машине, заглядываю внутрь и замираю, когда вижу, что Алена часто дышит, сжимает челюсти, пыжится, надувая щеки, но не произносит ни слова, ни звука, ни одного слова нытья. Она никогда не ноет. Она всегда терпит боль, а я, как щенок, вечно готов слезы лить.

— Омар, что мне делать? — говорю привычную за эти недели фразу.

— С другой стороны подойди и просто держи ее.

Я даже не сомневаюсь. Открываю другую дверцу, пролезаю внутрь и обхватываю пальцами голову Алены, мягко поцеловав в лоб, чувствуя пальцами, насколько влажными стали волосы.

— Мне, кстати, это снилось, — шепчу ей на ухо.

— Очень вовремя, — пытается смеяться Алена, но тут же шумно выдыхает, пока Омар смотрит ей между ног.

— Знаешь, я даже не ревную.

— О, господи, Ник, простой заткнись, дай мне уже родить нашего ребенка и больше никогда ко мне не подходи со своей кувалдой.

— Лина! — прикрикивает Омар. — Сейчас!

Пока Алена буквально сгибается пополам, словно пытаясь выдавить из себя что-то, ее слова звучат набатом в моей голове. Я, конечно, мог бы сейчас подумать, что она просто так сказала. Только вот в такие моменты не врут, не лукавят и не ошибаются. И когда на смуглых руках появляется орущий комочек с мокрым кирпичного цвета пушком, я даже не удивляюсь. Смотрю и почти не злюсь, что Алена все это время нагло меня обманывала. Поэтому просто обтираю салфеткой ее лоб и шепчу: