Запорожская Сечь. Тайный орден Днепра
Шрифт:
О сем повествует путешественник Клапрот. Одно название, одинаковый нрав, одинаковая склонность к набегам подтверждают мою догадку. Или изгнаны они из отчизны междоусобной бранью, у азиатских народов обыкновенною, или, опустошая смежные земли, избрали себе новое жилище, в местах, орошаемых величественным Днепром, столь же диких, удобных к внезапным нападениям. Ведя жизнь воинственную, принимали они в сотоварищи всех беглых людей и, по соседству с Южною Россией, увеличили число свое нашими соотечественниками. Время изгладило с лица земли коренных переселенцев, но товарищи их, сохраняя с названием черкасприродный язык и веру отцов, которую тогда исповедовали также и черкесы, упражняясь в беспрерывных битвах с татарами, похищая у ордынцев жен и детей, придали потомкам черты азиатские, отличавшие запорожцев.
Малороссияне удалялись к низовым странам реки Днепра от угнетения поляков или для освобождения себя от родительской власти, убегая от наказания, долгов, а некоторые надеялись найти там лучшую участь, сражаясь с соседями своими, татарами, посягавшими на их свободу, и, защищая оную, приобыкли они к победам.
Число воинов ежегодно умножалось. Со всех сторон стекались к ним товарищи: из России, Польши, Молдавии, Валахии, Булгарии и даже от самых татар. Они всех к себе принимали, без разбора, с тем только, чтобы приходящие к ним исповедовали веру греческую.
Переселенцы сии разделились на два сословия, на женатых и холостых: женатые населили деревни в отдалении от Сечи, между Днепром и Бугом; холостые имели жилища на Хортицком острове в укрепленном месте, ими Сечьназываемом, которое, однако, по обстоятельствам переменяли. Догуш Сестренцевич выводит слово Сечь от засек, которыми укреплялись запорожцы. В прежние времена, по словам Татищева, под названием засеки и заруба разумели деревянные укрепления, делаемые в лесах, на проездах; на ровных же местах и полях — земляные, которые потом валом и чертою именовались, а в новейшие времена известны под названием линии. Охранявшие сии укрепления, как говорит Татищев, назывались засечными стражами.
Запорожцы, со всеми пороками своими, отличались примерною храбростью. Они неоднократно заставляли трепетать турок и татар, наводили страх на поляков и беспокоили самих россиян.
Странно, что сей дикий и свирепый народ, в ущелинах и порогах живший, любил также невинные увеселения. Запорожец играл на бандуре, напевал песни, но сии песни уподоблялись жестокому его нраву. Вместо любви и семейного счастья он воспевал знаменитые убийства и разбои, предками его или им самим учиненные.
Сечь, главное укрепленное место, в котором обитали запорожские казаки, было застроено без всякого порядка деревянными избами и мазанками. Земляная насыпь, с расставленными на оной в некоторых местах пушками, окружало сие жилище их, разделенное на 38 куреней. По мнению г-на Миллера, при первом построении Сечи казаки каждого куреня помещались в одном только доме, и, по причине густого дыма, выходившего из их жилищ, дали оным такое наименование от глагола курить.
Каждый курень состоял из одного большого и разных малых домов и имел особенное название, заимствованное им или от строителя, или от отчества первых основателей сего куреня, или от тогдашнего верховного главы Сечи: Левушковский, Пластуновский, Дядьковский, Брюховецкий, Медведевский, Плитнировский, Пашковский, Кущевский, Кислюковский, Ивановский, Конелевский, Сергеевский, Донской, Крыловский, Каневский, Батуринский, Поповичевский, Васюринский, Незамайковский, Ирклевский, Щербиновский, Тытаревский, Шкуренский, Куренивский, Роговский, Корсунский, Канибалютский, Уманский, Деренянковский, Стебливский-нижний, Стебливский-верхний, Щераловский, Переяславский, Полтавский, Мышастовский, Минский, Тимошевский, Величковский.
В каждом курене был атаман или предводитель, именовавшийся куренным атаманом; все же они состояли под главным начальством кошевого атамана,получившего сие название от татарского слова кошь,означающего стан на языке российском. Кошевой атаман и куренные мели жизнь во всем одинаковую с простыми казаками, которые в одних только походах оказывали им должное повиновение. Первый избираем был с общего согласия, а каждый из последних от своего куреня. Во время отсутствия атаманов, наказные, поставляемые также народом, оставались в Сечи. Кроме сих предводителей, запорожцы имели, подобно малороссийским казакам, своих старшин: войскового судью, войскового писаря и войскового есаула, также подписаря и подъесаула. Над артиллерией начальником был пушкарь, и в числе значащих лиц почитался еще у запорожцев доубыш или литаврщик, который во время собраний давал повестку народу. Такие сходбища, радаминазываемые, бывали обыкновенно после обеда и заслуживают особенного описания.
1 генваря, по древнему постановлению, происходило избрание нового кошевого и старшины, в случае, если народ был недоволен прежними; также распределяли в тот день каждому куреню: реки, речки и озера для рыбной ловли, от устья Самары до устья Днепра и Буга. Как скоро доубыш, по приказанию кошевого и старшин, начинал бить сбор, есаул выносил из церкви походное знамя и ставил оное на площади; потом собирались казаки из всех куреней, и, по пробитии еще двух раз в литавры, являлся, наконец, кошевой с палицею, а за ним судья с войсковою печатью и писарь с чернильницею. Все они вместе с есаулом, державшим жезл, становились, без шапок, в средине круга и кланялись на четыре стороны. Доубыш снова ударял в литавры в честь прибывшим чиновникам, после чего кошевой произносил громким голосом следующее: Ныне, добрые молодцы, настал новый год! Надобно, по древнему обычаю, разделить на курени: реки, речки и озера для рыбной ловли.Тогда метали жребий, который решал, чем каждый курень должен был владеть целый год. Кошевой снова обращался потом к народу; что, панове молодцы— говорил он— не желаете ли в начале сего нового года избрать также новых старшин?Когда запорожцы были довольны своими начальниками, то восклицали: вы добрые паны, и можете еще дальше над нами пановать; после чего расходились все по домам; в противном случае недовольные заставляли кошевого отказаться от своего чина, и тогда клал он палицу на шапку и, поклонясь всему народу, возвращался в свой курень. То же самое делали судья, писарь и есаул при своем отрешении.
Избрание в кошевые не менее любопытно. Сначала казаки, напившись допьяна, спорили, из какого куреня взять кандидата и кому именно быть избранным; потом, после продолжительного шума, соглашались между собою. Десять или более удалых запорожцев отправлялись в курень к новому начальнику и объявляли о его избрании. Он обыкновенно отказывался от столь трудной должности, не соответствовавшей его малым способностям,и не хотел идти с посланными; тогда двое из них брали его под руки, а двое или трое толкали сзади, понося самыми ругательными словами. В таком торжественном виде являлся будущий предводитель запорожцев среди ожидавшего его многочисленного собрания. Старшины вопрошали еще раз народ: быть ли этому казаку кошевым? И когда все ответствовали на сие громогласным подтверждением, один из них подносил новому начальнику палицу, от которой, по древнему обыкновению, также должен он был два раза отказываться. После сего несколько старых казаков, взяв каждый по горсти земли, иногда грязной, кидали оную на голову нового кошевого. Таким же образом поступали при избрании старшин, с тем только различием, что судье вручали печать, писарю чернильницу, а есаулу жезл.
Другие положенные дни для народных собраний, в которых или сменяли начальников, или советовались о походах, набегах и тому подобном, были праздники Иоанна Предтечи и Покрова Пресвятой Богородицы, коей посвящена церковь, находившаяся в Сечи. Если запорожцы не имели никакой причины негодовать на своих предводителей, то в сии праздники не бывало общественного собрания; но зато малейшее неудовольствие вооружало их против начальства, даже в обыкновенные дни. Тогда недовольные казаки условливались между собою, и ежели их было десять куреней, они отваживались на злой умысел. Часто за кошевого и других старшин вступались приверженные им курени, и тогда запорожцы, собиравшиеся на раду с большими дубинами, не только ссорились, но даже доходили до драки и убийств. В сие время старшины, ожидая окончания начатой между казаками распри, всегда стояли подле церкви, чтобы сокрыться там в случае нужды. Наконец право сильного прекращало несогласие: отставленный старшина немедленно возлагал почетный свой знак на свою шапку, кланялся собравшемуся народу, благодарил за оказанную ему доселе честь тотчас отправлялся в свой курень; ибо случалось, что желавшие оправдаться или не сходившие долго с места были убиваемы в самом собрании, а иногда на обратном пути. Со всем тем отставные старшины пользовались во всю жизнь уважением народа; им везде уступали первые места и хоронили их с большими почестями, чем простых казаков.
Запорожцы не имели никаких письменных законов, войсковой судья решал дела, сообразуясь со здравым рассудком и древними обыкновениями, а в трудных случаях совещался с кошевым и прочими начальниками. Воровство, неплатеж долгов, прелюбодеяние и убийство почитались у них главными преступлениями. Они могли грабить проезжающих и соседей; но ежели запорожец изобличался в воровстве у своего товарища, скрывал или покупал украденное, тогда, хотя бы и возвращал покражу, приковывали его на площади к столбу; и он должен был сносить от всех проходящих поругание и побои. Подле прикованного преступника лежала обыкновенно плеть, и если он в течение трех дней не получал прощения от своего противника, то засекали его до смерти; когда же получивший прощение во второй раз обвинен был в воровстве в таком случае лишался жизни на виселице. Не плативший долгов бывал прикован на площади к пушке, пока заимодавцы не имели от него желаемого удовлетворения. Прелюбодеи, совершавшее сие преступление внутри Сечи, получали одинаковое наказание с ворами, умиравшими под плетью; но ничто не могло сравниться с казнью убийцы: казак, умерщвлявший другого, был бросаем в могилу, потом опускали на него гроб с телом убитого и засыпали их землею. Одна только любовь к нему соотчичей и храбрые его дела могли избавить убийцу от столь жестокой смерти, но редко сии преступники получали помилование».