Заповедная сторона
Шрифт:
В царствование Анны Иоанновны Балакирев, имеь-щий чин прапорщика гвардии, попал в штат придворных «дураков» — впрочем, шутами тогда назначались и представители знатнейших фамилий (Бутурлины, князья Голицыны и др.). Невзирая на неприязнь Бирона, он сумел приобрести влияние и на эту флегматичную недалекую самодержицу, которая скучала без него, и, по свидетельству современников, никогда не употреблял свое положение во зло. Не раз раздосадованная Анна приказывала ему «не болтать лишнего», но иногда и щедро награждала. Весной 1740 г. стосковавшийся по родине Иван Алексеевич выпросился у императрицы в отпуск да в Покровском и остался. Усадьба его стояла на южном краю села и удержалась у его потомков вплоть до революции. По описи 1910 г. в балакиревской
Скончался И. А. Балакирев в 1763 г. Среди местного населения долго сохранялась память о нем — уже при Островском щелыковского посыльного Андрея Кузьмича Куликова, любившего «почудить» под хмельком, звали «шутом Балакиревым».
Собственных детей Иван Алексеевич не завел, а в Покровском жил с семьей двоюродного брата Ивана Ивановича, женатого на нижегородской помещице Анисье Кузьминичне Колокольцевой и имевшего сыновей Василия и Ивана и внука Степана Васильевича, родившегося в 1740 г., секунд-майора Семеновского полка. В архиве В. П. Вопилова есть «отпускная» 1805 г.: вдовая майорша Федосья Алексеевна Балакирева отпускала на волю свою крепостную из сельца Нафанайлова Анисью Петровну, бабушку художника. Дочь этой се-кунд-майорши, Александра Степановна, по мужу Молчанова (мать Надежды Николаевны), и была сожжена крестьянами. У ее брата Василия Степановича, умершего в 1832 г., был сын Василий, мелкий чиновник Костромской удельной конторы, и внук — «забубённый Аполлон» — Павел Балакирев. Другой ее брат, отставной лейтенант морской артиллерии Константин Степанович, продал свою часть Покровского Василию Степановичу и переселился в Нижегородскую губернию. Он имел восемь детей, из которых дольше других прожили Алексей, отец знаменитого композитора, и Владимир. Младшие поколения костромской и нижегородской ветвей Балакиревых продолжали состоять в теснейшей родственной связи, отчасти поддерживаемой энергичными усилиями Н. Н. Молчановой, двоюродной тетки как Милия Алексеевича, так и Павла Васильевича, ее наследников.
Действительно, умирая, Надежда Николаевна завещала свое имение (Покровское, Свинкину пустошь и др.) не Вопилову, а разделила его на четыре части, три из которых достались Балакиревым — Владимиру Константиновичу, Милию Алексеевичу и Павлу Васильевичу.
Родственник и наследник Молчановой, композитор не раз приезжал в Покровское, где и познакомился с Вопиловым. «Относительно лошади, — писал тот в 1889 г., — скоро лично буду говорить с самим Милием Алексеевичем Балакиревым». Дело в том, что доставшиеся ему после Молчановой вещи художник вывез из Покровского на лошади, принадлежавшей композитору, и должен был вернуть ее либо возместить стоимость. Вероятнее всего, в это именно свидание Вопилов подарил Милию Алексеевичу фотографию с своего рисунка «Н. Н. Молчанова в гробу». В. П. Глебов в воспоминаниях, опубликованных в «Историческом вестнике» за 1916 г., рассказывал о своем визите к композитору незадолго до его смерти. Он отметил, что на стенах его квартиры висело много гравюр и снимков: «Обратил я внимание еще на одну фотографию, изображавшую какую-то старушку, лежащую в гробу». Точно такое же фото передано Вопиловыми и в щелыковский музей.
На связи Балакирева с Костромой и Покровским указывают его письма. «Я взял отпуск, — говорится в письме к В. В. Стасову от 15 сентября 1888 г., — чтобы немного проехаться в Москву, в Ярославль, Кострому… и освежиться». А в сентябре в Покровском происходил раздел молчановского имущества. В другом письме, С. М. Ляпунову, от 14 августа 1890 г. сообщается: «Я собираюсь в конце августа уехать в отпуск месяца на полтора и, главным образом, располагаю провести это время в Ярославле» — напомним, что тогда Балакирев вводился в права наследства и должен был приехать если не в само имение тетки, то в соседнюю с Ярославлем (два часа поездом) губернскую Кострому.
Приезжая в Покровское, композитор, наверное, навещал в Щелыкове и Александра Николаевича Островского. Мы, правда, не располагаем прямыми данными о личном знакомстве двух современников — выдающихся деятелей русской культуры. С братом драматурга Михаилом Николаевичем Островским, министром государственных имуществ и почетным членом Академии наук, Милий Алексеевич знаком был — он подчинялся ему по службе, обращался с просьбами, встречался на званых вечерах. Возможно, они вместе и музицировали, т. к., по словам композитора, Михаил Николаевич «серьезно занимался музыкой». В 1888 и 1890 годах конец лета министр проводил в Щелыкове, и приезжавший в близлежащее Покровское Балакирев не мог не посетить своего высокопоставленного знакомого хотя бы по долгу вежливости.
Но и помимо брата, у Александра Николаевича были с Балакиревым общие друзья, у которых они могли познакомиться. Композитор был учеником Александра Ивановича Дюбюка, ближайшего приятеля Островского и завсегдатая Щелыкова. Много лет находился Милий Алексеевич и в приязненных отношениях с Тертием Ивановичем Филипповым, в 1840—1850-е годы другом драматурга и его сотрудником по журналу «Москвитянин».
Таким образом, в последней трети XIX в. в близком к Щелыкову селе Покровском соприкоснулись биографии сразу нескольких деятелей искусства. И в творчестве двух из них — драматурга и художника — отобразились тамошние наблюдения. Изучение же разбросанных по музеям и частным собраниям и незаслуженно забытых картин В. П.Вопилова вводит нас в мир образов Островского и их жизненных прототипов.
ПРОЩАНИЕ С ВЫСОКОВОМ
Все, о чем идет речь ниже, происходило в июне 1976 года, но сначала несколько вводных фраз…
Столетиями была Россия сельской страной. К концу XVIII в. небольшие поселения, преимущественно в шесть — девять дворов, рассыпались в костромских местах повсюду — чаще в пределах видимости, самое дальнее — через две-три версты друг от друга. В сторонке от деревень, но поблизости, стояли помещичьи усадьбы с парками, прудами и винокурнями, на семь-восемь деревень приходилась церковь с колокольней, тоже нередко поставленная наособицу, «погостом».
Целый сонм деревень окружал некогда и сельцо Щелыково. Кое-какие существуют и ныне: Василево, Ладыгино, Фомицыно, Лобанове Иных уж нет — всесильный процесс урбанизации смахнул их в 1950—1970-е годы с лица земли. Где теперь селения, столь известные Островскому: Пахомцево, Субботино, Филипцево? Тихо угасает красивая деревушка Кудряево, в старину ласково именуемая жителями Кудрявая. Опустело Бужерово над Мерой. Процесс этот закономерный, необратимый. Так надо. Однако мы, современники, прощаемся с пепелищами наших прадедов с понятной, простимой и немного щемящей грустью, повторяя прочувствованные слова мудрого поэта:
Не говори с тоской: «Их нет». Но с благодарностию: «Были».
Альберт Лехмус, заезжий фотокорреспондент журнала «Смена», жизнерадостный, могучий и чернобородый, поднял меня, как с вечера уговорились, в начале шестого:
— Пойдемте!
Выпив наспех кружку молока и прикинув, что при такой обильной росе не обойтись без кирзовых сапог, я вышел вслед за Лехмусом на щелыковскую «прогулочную» аллею. Солнце уже поднялось над деревьями — день, судя по всему, обещал выдаться погожим и ласковым. Прошли мимо решетчатых ворот усадьбы. Вдруг Альберт остановился как вкопанный:
— Надо же. Наконец-то! — и тут же, выхватывая на ходу аппараты, один, второй, третий, ринулся в высокую траву, прямо в росу, фотографировать. Оказывается, он который день не' мог поймать момент, когда солнце освещает северный фасад старой усадьбы, окруженной деревьями.
Пошли дальше. Мой спутник задерживался, фотографировал парк и речку, я тогда искал места присесть, вспоминал, что тут связано с Островским. Ведь по его излюбленному маршруту идем, его путем-дорогой.
Сто лет назад и он в это время шагал, нагруженный удочками, на омут к Тарасихе.