Шрифт:
Сначала под окнами похрипело, а потом сказало в мегафон: "Вниманию жителей!"
Писатель даже за-за стола вскочил. Кажется, он подумал что-то вроде – «вот оно».
Оставался вопрос – что именно – «оно?» Выходить по одному, с поднятыми руками, вы окружены, жиды города Киева, веревку свою приносите, – нужное подчеркнуть.
От валяющегося на диване Проводника эта работа мысли, к сожалению, не укрылась.
– Испугались? Испугались, ну скажите! – захохотал он радостно, как будто Писатель сделал ему ценный подарок без повода.
«Ну
Проводник его раздражал с самого начала, и делал это намеренно, как сейчас говорят – троллил.
«Вы какой Писатель? – спрашивал он при знакомстве, – Известный? А знаете, когда в некрологах пишут «помер известный писатель» – то, получается, ни фига он и неизвестный, потому что про известного сразу имя скажи – и все все поняли. А вас как-как, вы сказали, зовут? Нет, не слышал».
«Это ваши проблемы», – хотел сказать Писатель, но не сказал, конечно. Почему-то он не мог все подряд говорить, а Проводник – мог.
– Вы, короче, как Хемингуэй, да?
– В каком смысле? – уточнил Писатель. То есть сравнение ему, конечно, понравилось, – кому бы не понравилось? – только он уже ждал подвоха. И дождался.
– Экстремальный турист. Приезжаете в какое-нить пекло, чтоб набраться впечатлений, а потом в своем особнячке под коньячек понаписывать нетленок и нобелевку заработать.
– Вы удивительно осведомлены в писательских делах, – сказал Писатель холодно.
– Что вы, мы люди темные, книжек нам читать некогда, нам тут, в пекле – выжить бы, – отвечал Проводник, уныло растягивая фразы на манер вокзального нищего, и облучая Писателя хитрыми взглядами. Из контекста полагалось, видимо, застыдиться, что вот люди еле концы с концами сводят, а Писатель тут, знай, балуется излишествами типа литературного туризма.
И вот так все время как-то получалось, что все сводилось к Проводнику – раз он чего-то не слышал, не делал, не знает – значит, это полная фигня на оливковом модном масле, недоступная да и не нужная простому смертному. Писатель ловил себя на том, что ему хочется оправдываться и уговаривать одновременно, он сдерживался только колоссальным усилием воли.
– Слушайте, а, Писатель? Имейте в виду, у меня нейтралитет! – заводил Проводник вторую свою любимую тему, – Вы ведь не выкинете чего-нибудь такого?
– Какого? – в тон ему спрашивал Писатель.
– Ну разные, тут, знаете, ходят. Один вот притворился журналистом, чтоб к Диктатору подобраться и пришить его. А другой – прикинулся социологом, чтоб пришить Бунтаря.
– Какие честные ребята, они вам так и признались?
– Вот еще. Я сам вижу подвох. Сразу.
– Так зачем вы меня спрашиваете? Посмотрели бы мне в мозг. Да и все. – попытался съязвить Писатель. В любом знакомстве почему-то хочется побыстрее достичь той степени, когда над человеком можно подшучивать, но с Проводником эта опция почему-то не работала совсем.
– А и смотрю! Просто я люблю со звуком смотреть. Вот это, например, что у вас, такое навороченное?
– Диктофон, – сказал Писатель.
Он ожидал, что сейчас Проводник заведет свое:
«Га-а-аджеты у вас! Конечно, а мы люди темные, нам бы выжить».
Но Проводник ничего не сказал.
– А идите вы к лешему, – позволил себе Писатель. – Если считаете, что там бомба и я герой-одиночка, так зачем вы за это взялись?
– Вы не герой, это да, – охотно согласился Проводник. Писателю почему-то сделалось обидно. Лучше бы Проводник промолчал.
– Вниманию жителей! – повторили под окнами.
– Вот, сейчас оно, самое страшное! – сказал Проводник, подняв палец.
Писатель надеялся, что он не заметит, как он покрылся холодным потом.
– Продается отличная картошка, урожая этого года! – продолжил мегафон торжественно.
Проводник свалился от смеха к подножию дивана и теперь ползал там совершенно обессиленный и счастливый.
– А вы как думали? Что у нас тут Готэм-сити?
И тут раздался первый взрыв.
Интервью – 1, объект «Подрывник»:
…И он мне, такой: «станьте в очередь!», а я ему – «ты не знаешь, с кем говоришь, чувак!» Он мне талдычит – «станьте в очередь!» Я ему – «знаешь, вокруг куча магазинов, и хоть взорвись твой сегодня – я все равно куплю себе это чертово молоко!» А он мне такой…
Писатель: …постойте, постойте, извините, что перебиваю, но мне просто пришла такая мысль – вот все говорят «террор», как будто это что-то такое экстремальное, из ряда вон выходящее. Но для вас это, наверное, просто рутина? Как за молоком сходить? Следовательно, вам иногда это должно даже надоедать?
Подрывник: Эээ… Чё?
Писатель: Попробую проще сказать…
Подрывник (заводится): Мне пофиг, что ты хочешь сказать, умник, вокруг куча
умников, если я захочу послушать всякий бред, я уж найду кого послушать…
Писатель: Но идеология! У вас должна быть какая-то идея! Во имя чего!?…
Подрывник: Чё?
Вторая дорожка:
«…потому что – могу! По-моему, люди вообще много чего могут устроить, но не все устраивают, потому что тупые, ленивые и трусливые. Я – не такой. Если я могу – я делаю. Ну что, это годится тебе как идеология?»
******
Первым, что бросалось в глаза на улице, был почему-то не взорванный автобус, со скучающей полицией вокруг, а куча гниющего мусора прямо посреди площади Процветания. При том, что автобус был свежий, еще дымящийся, а кучу Писатель с почти физическим отвращением наблюдал с самого приезда, – как она процветает, а местные все подкармливают ее новыми отбросами. По сравнению с этим даже ядерный взрыв был бы, конечно, совершенно второстепенным явлением. То есть Писателю уже одной этой кучи хватило понять, что город – совсем пропащий. Он всегда считал, что там, где так нагажено, не только взрывать начнут, а кое-чего и похуже.