Заповедное место
Шрифт:
XV
Только когда Адамберг дошел до середины большой комнаты, присутствующие обратили внимание на его запачканную одежду, небритое лицо и маленькую грязную собачонку у него под мышкой. Все моментально сдвинули стулья и расселись вокруг него. Комиссар коротко рассказал о событиях прошедшей ночи — об Эмиле, о происшествии на ферме, о больнице, о собаке.
— Вы знали, куда он направился? Почему же вы тогда не избавили меня от этой беготни? — сердито спросила Ретанкур.
— О собаке я вспомнил много позже, — соврал Адамберг. — Когда пришел врач Воделя.
— А какая нам польза от этого
— В данный момент он ничего не говорит нам о Воделе, а мы ничего не говорим ему об убийстве. Он ссылается на профессиональную тайну, мы — тоже. И ни одна из противоборствующих сторон не намерена уступать.
— Тайны больше нет, противоборство окончено, — едва слышно произнес Керноркян.
— Впрочем, кое-что он все же сказал. По его словам, у Воделя были враги, но, скорее всего, вымышленные. Доктор знает больше, чем говорит. Это опытный врач, он сумел вправить вывихнутую челюсть так, чтобы можно было сосать.
— Кому? Воделю?
Адамберг не ответил Эсталеру, даже не посмотрел в его сторону: иногда у комиссара возникало впечатление, что Эсталер задает такие вопросы нарочно. Зато он взглянул на Мореля — тот быстро что-то записывал в блокнот. Адамберг давно заметил, что Морель записывает все ляпы Эсталера, чтобы потом выбрать самые лучшие, для коллекции. Комиссар находил это увлечение небезобидным. Перехватив его взгляд, Морель поспешно закрыл блокнот.
— А где находился Пьер-младший, когда стреляли в Эмиля? Он точно был в Авиньоне? Это проверено? — спросил Вуазне.
— Мордан связался с авиньонскими легавыми. Но они заявили, что у них есть дела поважнее, и в итоге упустили время.
— Черт, он должен был надавить на них.
— Он пытался, — резко сказал Адамберг. Ему хотелось защитить Мордана, чья голова плыла по воздуху, словно воздушный шарик. — Гардон говорит, из лаборатории пришли результаты экспертизы. Что в них?
Данглар автоматически поднялся с места. Никто не мог вкратце суммировать научные данные так, как это делал майор с его безотказной памятью, обширными знаниями и гибким умом. Второй визит в Англию прямо-таки возродил Данглара: сейчас у него была почти правильная осанка, почти свежий цвет лица, почти бодрый вид.
— Согласно заключению экспертов, труп был расчленен приблизительно на четыреста шестьдесят фрагментов, из которых примерно триста измельчены до состояния крошек или кашицы. Для расчленения преступник пользовался как топором, так и пилой, укладывая фрагменты тела на деревянную колоду. В пробах, взятых с места преступления, обнаружены микроскопические щепки, явно разлетевшиеся из-под топора, и деревянные опилки, неопровержимо свидетельствующие об использовании пилы. Та же колода применялась и при размозжении твердых фрагментов. Частицы слюды и кварца, обнаруженные в мягких тканях, указывают на то, что преступник, положив фрагмент тела на колоду, накрывал его сверху обломком гранита, по которому ударял дубиной. Такой усиленной обработке подверглись все суставы, щиколотки, запястья, колени, локти, головки плечевых и бедренных костей, зубы, превращенные в порошок, и кости ступней. Были также раздроблены кости больших пальцев ног, однако фаланги остальных пальцев на ногах, от второго до пятого, остались целыми. Меньше всего пострадали кисти рук, за исключением запястья, а также обломки длинных костей, подвздошная кость, седалищная кость, ребра и грудная
Адамберг успел понять далеко не все: он поднял руку, пытаясь остановить этот словесный поток. Но Данглар, ни на кого не обращая внимания, вдохновенно продолжал:
— Части позвоночника подверглись различной обработке в зависимости от их расположения: крестцовые и шейные позвонки пострадали значительно сильнее, чем поясничные и спинные. От двух первых шейных позвонков практически ничего не осталось. Подъязычная кость и ключицы остались почти целыми.
— Стоп, Данглар, — скомандовал Адамберг, заметив растерянность на лицах подчиненных: некоторые даже перестали слушать. — Сейчас мы это нарисуем, и всем все станет ясно.
Адамберг замечательно рисовал: он умел несколькими небрежными, уверенными штрихами изобразить что угодно. Он часто и подолгу делал зарисовки, либо стоя, в блокноте, либо сидя, на листе бумаги, положенном на колено, когда тушью, а когда свинцовым или угольным карандашом. Его эскизы валялись в Конторе повсюду — в повседневной суете он оставлял их где попало. Некоторые поклонники комиссара тайком подбирали их и хранили у себя: так поступали не только Фруасси, Данглар и Меркаде, но даже Ноэль, хотя он ни за что не признался бы в этом. Адамберг быстро нарисовал на чертежной доске очертания человеческого тела и скелета, спереди и сзади, и передал Данглару два фломастера:
— Отметьте красным наиболее пострадавшие части, а наименее пострадавшие — зеленым.
Данглар наглядно продемонстрировал то, о чем только что рассказал, и вдобавок еще густо заштриховал красным череп и половые органы, а ключицы, уши и ягодицы — зеленым. Когда рисунок сделался цветным, стало очевидно, что убийца одни части тела уничтожал, а другие оставлял нетронутыми отнюдь не по случайному выбору, а руководствуясь некой чудовищной, одному ему понятной логикой.
— Внутренние органы также подверглись различной обработке, — продолжал Данглар. — Преступник не проявил интереса к кишкам, желудку и селезенке, легким и почкам. Зато он потратил много сил на печень, сердце и мозг, часть которого была сожжена в камине.
Данглар нарисовал возле мозга, сердца и печени три ведущие наружу стрелочки, как бы вырывая их из тела.
— Это уничтожение его духа, — произнес Меркаде, прервав ошеломленное молчание полицейских, чьи взгляды были прикованы к рисунку.
— А при чем тут печень? — спросил Вуазне. — По-твоему, печень — это дух?
— Меркаде не совсем неправ, — заметил Данглар. — В дохристианскую эпоху, но также и в более позднее время считалось, что в теле человека обитают несколько душ: Спиритус, Анимус и Анима. То есть дух, душа и движущее начало, которые могли находиться в различных частях тела: например, печень и сердце были вместилищами страха и волнения.
— А-а, ну тогда конечно, — согласился Вуазне.
Среди коллег познания Данглара считались неоспоримыми.
— Может быть, он разрушал суставы, чтобы тело не могло двигаться? — со своей обычной жесткостью спросил Ламар. — Как ломают шестеренки у механизма, чтобы он перестал работать.
— Если так, то почему ступни раздроблены, а руки остались почти целыми?
— Именно поэтому, — сказал Ламар. — Чтобы тело не могло двигаться.
— Нет, — возразила Фруасси. — Твоя теория не объясняет, почему большие пальцы на ногах пострадали сильнее всего. Зачем он так напустился на большие пальцы?