Запоздалое раскаяние
Шрифт:
– Легко! – c напускной веселостью отозвался Шурик. – Жалко мне девушку. Ведь она, бедная, даже не представляет себе, с кем имеет дело. Вот я и решил подкинуть ей информацию для размышления. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду?
Гена молчал. До Шурика лишь доносилось его тяжелое дыхание.
– Как ты на это посмотришь? – спросил Шурик так, будто речь шла о пустяках.
– Если ты это сделаешь, я тебя убью! – сказал Гена охрипшим от волнения голосом.
– Ой, да навряд ли! – прокомментировал это неожиданное заявление Шурик. – Кишка, как говорится, тонка! Если ты даже не смог найти в себе силы во всем признаться – а ты, как я понимаю, не сделал этого, – куда уж тебе человека убить! – Сейчас Шурик говорил серьезно,
– Она тебе все равно не поверит. – Казалось, каждое слово стоило Гене огромных усилий.
– Я уже думал об этом, – медленно проговорил Шурик. – И решил использовать документ, чтобы не быть голословным.
– Какой документ? – В глазах у Гены потемнело, голова закружилась, он с силой сжал в руке телефонную трубку.
– Повесть мою недописанную... Или ты о ней забыл? Так я напомню: повесть называется «Черепашкина любовь» и в основе лежит совершенно реальная история. Напомнить, какая? А может быть, ты забыл, как все это происходило? И кто бегал ко мне и передавал в подробностях все разговоры, поцелуйчики, сю-сю-му-сю и так далее? Такое не выдумаешь! Во всяком случае, наша звездочка – девушка умная, образованная... Я думаю, она сама разберется, что к чему и кто есть кто!
– Все сказал?
– Да вроде бы... Конечно, я мог и не предупреждать тебя... Но это как-то нехорошо... Изпод– тишка... Нет, я привык действовать открыто, тем более в таком благородном деле, как восстановление справедливости. Ну ладно, ты же, кажется, куда-то спешил? Или уже не спешишь?
В бессильной злобе Гена бросил трубку. Виктория Михайловна, которая по голосу и некоторым обрывкам фраз поняла, что происходит что-то неладное, смотрела на сына с тревогой и немым вопросом в глазах. Но Гена не стал ничего объяснять маме. Вместо этого он набрал Люсин номер и упавшим голосом сообщил, что прийти сегодня не сможет – у него внезапно подскочила температура.
– Это тебя в поезде продуло! – заволновалась Черепашка. – Говорила же тебе: не ложись головой к окну! Слушай, а давай я сама к тебе приду? У нас есть варенье малиновое...
– Лучше завтра... Люсь, ты только не обижайся, но у меня голова на куски раскалывается, – соврал Гена и неожиданно добавил: – Я тебя очень люблю, слышишь?
Возникла пауза. Это признание показалось Черепашке тем более неожиданным, что никогда раньше ни она Гене, ни Гена ей так открыто в любви не признавались. О своих чувствах Гена говорил лишь однажды, да и то в письме, том самом, которое он прислал ей по электронной почте. Но с тех пор прошла целая жизнь. Так, во всяком случае, казалось сейчас Люсе. А теперь между ними и так все было понятно. Поэтому слова, которых обычно ждут, отозвались в ее душе беспокойством и предчувствием беды. Возможно, этому способствовал и голос, которым Гена их произнес. В нем слышались обреченность и отчаяние...
– Что-нибудь случилось? – дрогнувшим голосом спросила она.
– Нет... Все в порядке. Я тебе позвоню завтра.
14
Шурик не стал звонить Черепашке. Он подошел к Люсе в школе, спросил, как у нее дела, сделал пару дежурных комплиментов, а затем протянул какую-то папку:
– Прочитай на досуге. Думаю, тебя это заинтересует. Кстати, а как себя чувствует наш общий друг?
– Гена заболел, – буркнула Люся.
Она всегда недолюбливала Шурика, считая его циничным и пустым человеком.
– Надеюсь, ничего серьезного? – скроил озабоченную мину Шурик.
– Обычная простуда, – ответила Черепашка и поспешила распрощаться с ним: – Мне нужно идти, извини...
– Конечно, конечно, – понимающе закивал Шурик, но все-таки не преминул напомнить: – Прочитай обязательно!
На столе лежало двадцать станиц напечатанного крупным шрифтом текста. Почти с первых слов Черепашка поняла, зачем Шурик ей это дал. И чем дальше она читала, тем очевиднее становилась: все это написано со слов Гены. Некоторые диалоги были воспроизведены почти дословно. А ведь Шурика( фамилия и имя автора гордо значились на титульном листе) с ними не было! Прочитала она и про спор: суть его состояла в том, что Геша должен был закрутить роман с той девочкой, которая сумеет забросить мяч в кольцо три раза подряд. Вспомнился и тот урок физкультуры... Оказывается, Шурик и Геша стояли за дверью и подсматривали. Далее шло подробное описание Шурикова (кстати, в повести его звали Владом) снегохода, которым, оказывается, бредил Геша. Но самым ужасным было другое! Поражали подробности, детали, которые использовал Шурик при описании ее с Геной свиданий... Главы повести так и назывались: «Свидание первое», «Свидание второе» и так далее. В одной из глав содержалось детальное описание ее комнаты, и оно, как, впрочем, и все другие описания, полностью соответствовало действительности. А ведь Шурик никогда у нее дома не был! Черепашка представила себе, как Гена пристально изучает более чем скромную обстановку их квартиры, стараясь запомнить все с фотографической точностью, и при этом умудряется делать вид, что без памяти в нее влюблен и ловит каждое ее слово! Бр-р-р! Люся брезгливо передернула плечами.
Раз пять или шесть ходила она умываться – слезы, катившиеся из глаз почти безостановочно, мешали различать буквы, очки приходилось протирать чуть ли не каждую минуту. Все это было противно, омерзительно, больно и обидно. Несколько раз она порывалась отбросить в сторону исписанные страницы, но, повинуясь странному чувству, названия которому Черепашка не знала, дрожащими пальцами хватала рукопись и читала дальше, заново переживая все события.
Повесть, как она уже успела понять, была незаконченной. Глава, на которой она обрывалась, называлась «Чего-то не хватает!» Повесть была написана от лица героя, которого так и звали – Гешей. Себя же Шурик, как уже говорилось, почему-то окрестил Владом.
ЧЕГО-ТО НЕ ХВАТАЕТ!
Если честно, я тоже не понимал, какая муха укусила Влада и почему он настаивал, чтобы Черепашка взяла на концерт свою подружку. Ту самую, черненькую Лу, которая тогда в спортзале чуть не попала в кольцо три раза подряд. Но Влад вообще был таким человеком: если уж он чего-то задумывал, всегда добивался цели.
Я так прямо и спросил его:
– Ты что-то задумал?
Влад сощурился. Была у него такая манера, хитро прищуриваться, когда он хотел уйти от ответа.
– Да ничего особенного. – Влад положил руку мне на плечо. – Просто у меня возникло такое ощущение, что в нашей с тобой истории чего-то не хватает... Как-то все чересчур пресно, что ли... – Он скривился. – Вот я и подумал, а не ввести ли нам дополнительную интригу, для остроты повествования? Как ты на это смотришь, друг Гешмуарий?
– Не понял... – Я действительно не понимал, каким образом Люсина подруга может внести в наше, как он выражался, повествование, остроту или чего-то там еще.
– Да я и сам пока ничего не знаю, – улыбнулся Влад. – Только что-то внутри меня подсказывает, то, что принято называть художественным чутьем, что за всем этим может последовать неожиданный поворот сюжета. Впрочем, я могу и ошибаться. Вот и проверим.
Я не стал упираться, не стал убеждать Влада, что не стоит впутывать сюда Люсину подругу. Понимал, что это бесполезное дело, хотя все внутри меня сопротивлялось его новой идее, а интуиция подсказывала – добром эта история не кончится.