Запоздалое раскаяние
Шрифт:
Люся.
7
Нет, Лу не стала рассказывать Черепашке о том споре. Но сидеть сложа руки и спокойно наблюдать, как ее лучшая подруга второй раз падает в одну и ту же пропасть, она просто не могла. Лу решила действовать через Лелика. Предварительно выведав у Люси о времени очередной съемки, она позвонила Елене Юрьевне. Лу заявила, что речь пойдет о жизненно важных вещах. Не на шутку встревоженная женщина без лишних вопросов согласилась на встречу. Тем более, что ей
– То-то я смотрю – два дня ходила как в воду опущенная, а потом веселой такой стала – шутит, смеется... – Елена Юрьевна вздохнула. – И молчит, главное, как партизан!
– Вот и поговорите с ней сами! – Лу подула на дымящийся в чашке кофе.
Они сидели на кухне. За окном шел дождь. И хотя на часах было три часа дня, Елена Юрьевна включила верхний свет.
– Не люблю такую погоду. На душе сразу неуютно делается... Вот и зажигаю свет во всех комнатах. – Лелик нервно накручивала на палец льняную клетчатую салфетку. – «Поговорите!» – передразнила она Лу, с неожиданной злостью отбросив салфетку в сторону, будто в том, что происходило с ее дочерью, виноват был именно этот клетчатый лоскут. – Легко сказать! Во-первых, Люся-то мне ничего не рассказывала, а во-вторых, даже если расскажет, что я могу сделать? Она ведь уже взрослая!
– Она-то взрослая, зато вы – как маленькая! – возмутилась Лу. – Чья Черепашка дочь, ваша или моя?
– Моя, – не стала возражать Лелик.
– Тогда скажите, что не позволите какому-то подонку калечить ей жизнь, скажите, что в одну реку дважды не входят! Про больницу напомните, в конце концов!
– Ну, про реку, пожалуй, еще, куда ни шло... – с сомнением в голосе протянула Елена Юрьевна. – А про подонка… – Она запнулась, будто само это слово было труднопроизносимым. – И про больницу ни за что не стану говорить! Это жестоко, – закончила фразу Люсина мама и тряхнула волосами.
– А по-вашему, лучше будет, если Черепашка снова туда угодит? – продолжала наступать Лу. – Или вы верите, что этот негодяй ни с того ни с сего воспылал к Черепашке неземной любовью? Полгода назад бросил, а сейчас вдруг воспылал? С чего бы это? – Лу возмущенно вскинула брови. Ее черные глаза округлились. Казалось, еще секунда – и из них посыплются искры.
– Ну, мало ли... – нерешительно пожала плечами Елена Юрьевна.
– Да просто перед друзьями порисоваться захотелось! Еще бы! Сама ви-джей Черепашка за ручку с ним ходит!
– Ну хорошо, – уступила наконец Лелик. – Только ты позволишь сказать Люсе... о нашем разговоре?
– Разумеется, – решительно кивнула Лу. – Если хотите, я могу сама это сделать! Что тут такого?
– Нет, нет, не нужно. – Елена Юрьевна энергично замотала головой. – Лучше уж я.
По дороге домой Лу очень гордилась собой и чувствовала себя почти героем. Ведь одному Богу было известно, каких усилий стоило ей сдержаться и не рассказать Лелику всей правды об этом негодяе! Хотя несколько раз ее прямо-таки подмывало это сделать.
– Ты же говорила, что во вторник у тебя нет съемки, – начала издалека Елена Юрьевна,
– А ее и нет! – небрежно бросила Люся и улыбнулась своему отражению.
Сегодня она очень нравилась себе. Особенную же свежесть лицу придавали, как казалось Люсе, две соломенного цвета пряди, которые она высветлила вчера вечером, без спросу воспользовавшись маминым осветлителем.
– Куда же ты собираешься? – В голосе Елены Юрьевны проступили совершенно не свойственные ей интонации. Сейчас ее голос звучал требовательно и несколько даже раздраженно.
Черепашка с удивлением посмотрела на маму:
– А почему ты спрашиваешь? Да еще таким тоном?..
– А каким же тоном прикажешь спрашивать, если я вижу, что моя дочь вот-вот совершит непоправимую ошибку?
– Что с тобой, мам? – Черепашка резко развернулась на крутящемся, от пианино, стуле. – Ты это о чем?
– Не о чем, а о ком! – Елена Юрьевна чувствовала, как учащенно забилось вдруг ее сердце. Она понимала, что делает сейчас что-то не то или не так, но давать задний ход было уже поздно. – Я говорю о Гене Ясеновском, – произнесла Елена Юрьевна, понизив голос. – Ведь ты сейчас идешь к нему, или нет? – с робкой надеждой в голосе спросила она. А потом вдруг выкрикнула неожиданно для самой себя: – Я не позволю! Слышишь, не позволю этому мерзавцу ломать твою жизнь второй раз!
Люся молчала. Она смотрела на маму невидящим взглядом. Как будто бы сквозь нее смотрела. Никогда раньше Елена Юрьевна не позволяла себе разговаривать с дочерью в подобном тоне. Но ведь и Люся никогда не вела себя так скрытно! Она всегда делилась с мамой, просила у нее совета, прислушивалась к ее мнению...
– Пойми, Люсенька! – Теперь в голосе Лелика слышались отчаяние и с трудом сдерживаемые слезы. – В одну реку дважды не входят! Вспомни, как он поступил с тобой! Неужели ты все забыла? Так быстро? Ну подумай, чего это он вдруг вспомнил о тебе? По телевизору увидел – вот и вспомнил!
– Неправда! – одними губами прошептала Черепашка. – Замолчи, я тебя очень прошу!
– Не буду я молчать! Твоя беда в том, что у тебя нет гордости! Такое не прощают! Ведь он опять бросит тебя! Позабавится и бросит! – Слова эти прозвучали хлестко, как удары кнута.
Черепашка вздрогнула и отвернулась. Спустя несколько секунд она медленно поднялась со стула и, глядя матери прямо в глаза, спросила:
– Ты читала мою почту?
– Еще чего! – вскинулась Елена Юрьевна.
– Тогда откуда ты узнала про Гену?
– Ко мне приходила Лу...
– Что вам всем от меня нужно? Оставьте нас в покое, слышите, вы?! Это моя жизнь! Не лезьте в нее своими… – Черепашка не смогла договорить, захлебнувшись слезами, – они покатились из глаз неожиданно, и Люся, размазывая по щекам горячие слезы, а вместе с ними и румяна, которые минуту назад так тщательно наносила, кинулась в прихожую. Рывком сорвала она с вешалки ветровку, схватила рюкзак и, хлопнув дверью, выскочила на лестничную площадку.