Запоздалые истины
Шрифт:
— В Париже, говорят, на каждом шагу кофейня. А если не кофейня, то какая-нибудь какавня, кисельня или компотня.
Они оказались у полукруглого здания. Из жаркого входа, как из вулканического жерла, бил огненный свет; там перекатывалась могучая музыка и каменными осыпями взрывался топот.
В этом огненном свете — почему-то далеко, хотя вход был в десяти шагах, — возникали, тут же пропадая, стройные фигуры в комбинезонах, в джинсах, в блестящих брюках, в ярко-цветных свободных рубашках и блузках... Казалось, что на землю опустились
— Дискотека, — сказала она так, как говорят о далеких мирах.
— Зайдем?
— Что вы...
— Это же диско-бар. А в баре варят отличный, кофий, то есть кофе.
Она заколебалась, глянув на свой тубус. Леденцов мягко отобрал его, и она сразу пошла, словно вся ее сила была в-этом тубусе.
Они ступили в вестибюль, тоже став пришельцами — порозовели от малиновых светильников, заметались от первого смущения, заблестели глазами от звона праздника... Но Леденцов разобрался скоро. Правая дверь из вестибюля вела в танцевальный зал, левая дверь — в бар. Инспектору осталось купить входные билеты и сдать ее плащик гардеробщику.
Видимо, из-за раннего времени в баре оказалось просторно. Темный, обшитый деревом снизу доверху, он походил на длинную и уютную пещеру. Лампы так были упрятаны, что свет, казалось, брезжил из-под каждой дубовой панелины. Высокая стойка с жаркой кофеварочной машиной тянулась бесконечно. Они выбрали самый угол, усевшись на мухомористые грибы — высокие табуреты, обтянутые вишневой кожей в белых пупырышках.
— Кстати, по паспорту я Борис.
— Наташа.
— Начальник, имея в виду цветовую гамму моих волос, зовет меня Абрикосом. Вы можете называть Абрикоськой.
Она улыбнулась слабыми губами, словно извиняясь за шутку начальника. Полумрак и темный дуб не затемнили ни ее светлых волос, ни голубоватых глаз, ни белой кожи.
За стойкой работали две барменши в одинаковых брючках-«бананах» и лиловых кофточках с белыми отложными воротничками, с золотыми цепочками на обнаженных шеях. Одна, маленькая и легкая, с неожиданными и какими-то недоразвитыми косичками, походила на школьницу. Вторая, грузная, с тяжелыми губами, упорным взглядом и клочкастой черной прической, показалась инспектору атаманшей. Она и подошла к ним, вопросительно уперев взгляд куда-то в дубовое пространство.
— По чашечке кофе, пожалуйста, — с достоинством попросил Леденцов.
— И все? — сурово удивилась барменша.
— А что... еще есть?
— Коктейли, фирменное мороженое «Дискотека»...
— По чашечке кофе и по «Дискотеке», — заключил инспектор.
Атаманша, то есть барменша, вытерла стойку, обдала Леденцова чем-то похожим на заплесневелую улыбку и неспешно поплыла к урчащей машине. Как там... «Бэби-люкс, чернокудрая бестия с глазами, сулящими блаженство и кучу неприятностей».
— Боря, а вы учитесь? — спросила Наташа, не решившись на «Абрикоську».
— Я всю жизнь учусь.
— А, так
— Я, Наташа, всю жизнь работаю.
Она замешкалась, так и не поняв, чем он занимается. Леденцов не любил называть свою профессию по разным причинам, и может быть, по главной — ему не верили, не походил он на инспектора уголовного розыска. Невысокий и неширокий, волосы рыжеватые, ресницы белесые, лицо в веснушках, пиджак в зеленую клетку, галстук цвета немытой арбузной корки...
— Боря, а кем вы работаете?
— «Каждый зарабатывает на свое виски, как может».
— Как вы сказали?
— Я сказал, что за такие слова меня нужно бить чайником по морде...
Видимо, она хотела спросить, за какие такие слова, но барменша принесла заказ, ловко пустив его по стойке, как по ледяной дорожке. На инспекторское «спасибо» она лишь блеснула крупными темными глазами и опять смурновато улыбнулась.
Фирменным мороженым «Дискотека» оказались сто граммов коньяка, в котором плавали два кремовых шарика. Леденцов тянул через соломинку алкоголь, хотя был бы не прочь обменять этот бокал на тарелку горячего супа — он возвращался с работы. Наташа пила сосредоточенно, будто делала анализ, но ее слабые губы зажили смелее.
Иногда в бар вскользали затуманенные пары, еще не сбросившие жара, скорости и ритма. Выпив по коктейлю, они улетали за дверь, в горячий туман праздника.
— Итак, студентка, второй курс Политехнического института. А какой факультет?
— Как вы узнали? — удивилась она, все больше розовея.
— Тубусы носят только студенты техвузов, Политехнический ближе всего, по возрасту вы тянете на второй курс...
— Я буду специалистом по очистным сооружениям.
— Вроде сантехника?
— Боря, вы технически необразованный.
— Верно, Наташа. Вот приду домой и за это себя чайником по морде.
— Ой, меня ждет мама...
Они допили кофе. Леденцов с некоторой грустью лишился десятки, которую барменша взяла заслуженно, словно накормила их досыта. И опять не то улыбнулась, не то ухмыльнулась тяжелыми и непослушными губами...
Белый вечер еще не перешел в белую ночь — только чуть посвежело. Наташа жила почти рядом, через квартал. Инспектор проводил ее до дверей квартиры и, слегка затуманенный фирменным мороженым «Дискотека», предложил:
— Наташа, давайте сверим часы.
— Зачем?
— Чтобы договориться о новой встрече.
Она глянула на него насмешливо:
— А вы перестанете употреблять свои вульгарные выражения?
— Какие? — опешил Леденцов.
— Если я провинюсь, вы тоже скажете, что меня надо этим... чайником?
— Наташа, я джентльмен. Скажу не чайником, а кофейником по личику.
Она мило задумалась, решая, перестало ли выражение быть вульгарным. Голубые глаза, совсем просветлевшие, смотрели на инспектора с беспокойным недоумением. Это недоумение и спасло ее от мгновенного инспекторского поцелуя.