Запрещенные друг другу
Шрифт:
Глеб ждал Юлю на кухне.
Смешно, конечно. В доме есть спальня, гостиная, кабинет на худой конец, а его потянуло на кухню. Видимо, сработала привычка. Да и проще тут как-то. В меру просторно, в меру уютно. Есть что сломать…
Истощение в нем было. Потрясение. Разочарование. Такое глубокое и такое горькое, что даже дышал этой горечью, чувствовал, как она выедает всё изнутри. А ещё была пустота. Когда ничего не хочется. Ничего не видится и не слышится. Сейчас бы уставиться тупо в одну точку и просидеть так несколько часов подряд, застыв в одном положении, не обращая внимания на расшатанные
Не сдержавшись, зарычал. В голос. Чувствовал ли он себя тварью? Нет. Абсолютно. Это он ещё по-божески. Всё-таки память коварная штука. Сама выбирает, что лучше запомнить, отложив в долгий ящик воспоминаний, а что — стереть подчистую. Жаль, его серое вещество сыграло против него же, сохранив разрушающие воспоминания из детства. На них его отец насиловать мать, а он, будучи ещё шестилетним мальцом, подсматривал за ними в дверную щель. Не потому, что было любопытно, а из-за страха. И всё ему было невдомёк, что же это за любовь такая, когда через боль и слёзы? И была ли там любовь на самом деле?
Возможно, любовь и была, только односторонняя, отравляющая. Что отец в прошлом безумно любил мать, что он сейчас Юльку. И что в итоге? Спасло это их как-то?
Нет. Нисколечко. Не послужило гарантией крепкой семьи. Так какой тогда смысл вообще искать эту любовь? Зачем? Ведь можно просто существовать с близким тебе по духу человеком и трахаться с ним периодически. Всё. Все довольно, все счастливы. Захотели — разбежались, захотели — сошлись. Ни тебе ссор, ни истерик.
Так было бы лучше всего, только… сердцу ведь не прикажешь. Что такое бездушный секс, когда нет любви? Просто примитивная животная потребность, зов гормонов, только и всего. Было так у него до встречи с Юлькой. Будучи студентом юридического, менял девок по щелчку пальцев и не думая заглядывать в сердце. Чего в него смотреть, когда всё ровно? Не ёкало в нем, не стучало ускоренно. Всё ровно, безэмоционально. Без привязанности к кому-либо. Все бабы стервы. Все, без исключения.
Но как же изменилось его мнение после встречи с Юлей! Причем кардинально. На сто восемьдесят градусов. Стас, друган из университета, в один из вечеров, предложил наведаться к его девушке в гости, мол, пожрать нормальной стряпни. Ну, знаете ли, переться не пойми к кому, да ещё не пойми куда, в какую-то нищенскую общагу да ещё и у черта на рогах, только чтобы пожрать офигенно приготовленный борщ? Ещё чего. Делать ему больше нечего. Но Стас умел быть убедительным. Стоило намекнуть, что у Таньки есть подружка-красавица, да ещё и без парня — как у Глеба в тот же момент сразу сработал инстинкт завоевателя. А что? За спрос в лоб его точно никто не шибанет, можно и поглядеть, что там за краса такая нарисовалась.
Поглядел. И так шибануло, что первую минуту только и мог, что дебильно улыбался всем подряд. Юля превзошла все его ожидания: и по красоте, и по характеру. Мягкая, покладистая, умная, чуткая, отзывчивая, неиспорченная городской жизнью. Скромная, но способная поставить на место. Не модница, но и не страдающая безвкусицей. Гордая, но вместе с тем весёлая, задорная, умеющая шутить и радоваться жизни. Одним словом: не девушка, а мечта.
Никто перед ним не расстилал сети, никто не соблазнял его, виляя перед глазами аппетитной задницей и высокой грудью. А он взял и попался. Втрескался по уши. Не знал, что стало тому виной: то ли глаза её нереальные, то ли энергетика бешеная, завлекшая к себе в плен с первого взгляда, но
Нелегко пришлось с Юлей. Добивался её расположения не один день. Всё она осторожничала, не подпуская к себе. Не спешила раздвигать ноги. И вот эта её черта покорила его больше всего. Привык, что девушки сами вешались на шею, стоило поманить пальцем, а тут — полностью неприступная крепость. Пока дождался взаимности — чуть не вывернулся наизнанку.
Зато потом… и предложение, вызвавшее на её изумрудных глазах счастливые слёзы, и шикарная свадьба, ради которой едва не продал душу дьяволу.
Улыбнулся. Счастливые они тогда были. Очень. Работали, мечтали, планировали. Правда, Юлька, только стукнуло двадцать пять, засуетилась, распереживалась, что всё подруги вокруг уже с детишками, одна она без потомства. А ему вся эта тема… ну совсем не вовремя. Он тогда только устроился на новую работу, только наладил нужные связи, а ей ребёнка подавай.
Попросил подождать.
Выждала. В двадцать девять забеременела, в тридцать родила. Ну и страху же тогда натерпелись. Он — под окнами роддома, проклиная всё на свете, она — рыдая там же на подоконнике. У Сашки обнаружили порок сердца и ещё целый букет неутешительных диагнозов. Глеб смотрел в заплаканные глаза жены и читал в них немой упрек. Роди она раньше, глядишь, всё сложилось бы иначе.
А его тогда не заботило её осуждение, не трогала разящая на расстоянии боль. Его и самого в тот момент крыло капитально. Ему тоже было хреново. И если Юля тряслась от страха в больнице, он упрямо собирал деньги за её периметром. На обследование, на операцию, на самые лучшие и качественные лекарства. Тогда, в 96-м, это было ох как непросто. В стране — всё та же жопа. Все светила медицины — укатили давно за бугор. На работе, к кому не обратись — везде разводили руками, намекая на отсутствие бабла.
Выть хотелось от безысходности.
Но как говорится: из любой ситуации есть выход, просто он не всегда идет в ногу с нашими планами и взглядами на жизнь.
Чтобы хоть как-то намутить денег, пришлось переломить себя и прогнуться под тех, перед кем на протяжении долгих лет держал спину прямо. Заставил себя закрыть глаза на многие незаконные махинации с отмоткой счётчиков, лишь бы получить необходимую сумму. Здоровье сына важнее и он ни в коем случае не жалел о содеянном.
Когда же всё обошлось и деньги, которые с таким трудом собрал, не пригодились — пути назад уже не было. Да и неважно это. Главное, что Сашкин диагноз не подтвердился, всё остальное не имело значения. Не имело значения, что стал продажным, примерив на себя маску оборотня. Что нарушил данное отцу слово и бесповоротно увяз в коррупции. Всё его тогда устраивало, вся страна так жила и ему тоже пришлось ссучиться в некотором роде.
И всё было хорошо. И дом у него появился двухэтажный, и сын рос здоровым и счастливым, и жена-красавица рядом, но… Чем больше погружался в жестокий мир, чем больше вяз в нем, тем сильнее менялись его привычки и требования к окружающим его людям. И не заметил, как стал более придирчив, более агрессивен. Суров. А когда среди предпринимателей газовой отрасли на горизонте замаячил некий Дударев — совсем ожесточился. Тому захотелось левых врезок — он всячески воспротивился этому. Дударев потребовал новые проекты под свои элеваторы — он и там напакостил, уничтожив поданную заявку.