Запрещенные друг другу
Шрифт:
— Ой, Юля-Юля, неужели ты думаешь, что я отпущу тебя к Дудареву, ещё и отдав сына? Да я скорее сдохну, чем допущу подобное. Это даже не обсуждается, зай. А на счёт родных… я бы не был столь убедительным. Как только они узнает о твоей связи с Валом — чёрт, мне даже как-то жаль тебя стало. Мать первая от тебя отвернется, выбрав мою сторону, и будет права. Внуку в разы будет лучше с заботливым и любящим отцом, нежели с гулящей прошманде. Ну а насчёт Люды с Ромкой — тут и так всё ясно. Заплюют, растопчут, а потом догонят и ещё добавят. И это я не говорю о Маринке.
Юля криво усмехнулась. С племянницей Глеб прогадал, да и с сестрой, тоже, а вот с матерью
— Вижу, ты всё надеешься на положительный исход, а зря, — вздохнул Глеб, начав расстегивать пуговицы смятой рубашки. Заметив его неспешные движения, она с ужасом попятилась к выходу, едва не теряя сознание от закравшейся догадки. Однако муж лишь швырнул вчерашнюю рубашку в мусорное ведро и прошел мимо застывшей, бездыханной неё в прихожую. — Сашка будет со мной при любом раскладе. За свидетельскую базу можешь не переживать: я уже обо всем договорился, пока ты скакала на члене. Относительно связей, — остановился вначале лестницы, повернувшись к увязавшейся следом Юле, — тоже не беспокойся. Не только у твоего Дударева они есть. Отец мне оставил в наследство хороших юристов. Ах, да, не стоит забывать о сыне — ему вряд ли пойдет на пользу вся эта тягомотина. Мне бы не хотелось, чтобы его представление о матери рухнуло в один миг. И кстати, прошу заметить, — расправил широкие плечи, забавляясь Юлиной оглушённостью, — я сейчас предельно серьёзен и не смотря на твою скурвившуюся душонку, терпеливо ввожу тебя в курс дела. Разве я настолько плох, м? — раскинул руки, демонстрируя себя во всей красе.
Юля сухо сглотнула. Да, красивый. Когда-то он вскружил ей голову, затмил разум, покорил сердце. Разве её не окружили любовью, не заботились о ней, не согревали вот этими же руками? Разве она не спала на этой груди, прислушиваясь к размеренному биению сердца? Не замирала перед ним, не ловила каждый вдох и выдох? Ловила. Замирала. Упивалась окруженной заботой. Как же давно это было. Кажется, в прошлой жизни. Куда всё и подевалось. То ли домашняя рутина всё выжгла, то ли и не любовь-то была вовсе. Сейчас сложно об этом судить после всего пережитого. Только с каждым словом, с каждым брошенным на неё убийственным взглядом ей и, правда, хотелось умереть, лишь бы не жить той жизнь, на которую ей тут намекали.
— Твои условия? — прикусила изнутри щеку, стараясь не падать духом. Не рассчитала она силы, не была подготовленной к столь подлому повороту. Чего угодно ожидала, но чтобы вот так, с полностью продуманным и лихо-закрученным подлым сюжетом — даже в мыслях не было.
— Всё предельно ясно, — ответил Глеб с противной мягкостью в голосе. Наигранной, настолько нелепой в данной ситуации, что у Юли свело челюсти. — Так как сына я не отдам, тебе придется сделать выбор между ним и Дударевым.
Обреченно прикрыв глаза, она стряхнула с ресниц предательские капли, прекрасно понимая, что сын для неё всегда был и будет на первом месте, но разве так будет лучше? На сколько их хватит? На год, два? Вдруг это «перемирие» сделает только хуже?
— Ты понимаешь, что так как прежде, уже не будет. Мы ведь уничтожим друг друга.
— Нет, Юль, не уничтожим. Ты уже это сделала. Сама. Всё перечеркнула банальной течкой. И скажи спасибо, что я не похож на отца, иначе вернулась бы ты домой, а тут… — выдержал паузу, предоставляя возможность вспомнить рассказанную им когда-то историю. Если не дурочка, то сразу поймет, чем
Конечно, Юля представила такой поворот. Стоило только на секунду проиграть в голове подобный вариант, как перед глазами всё поплыло. Да она бы с ума сошла без сына. Она без него не то, что есть и пить, дышать не сможет. О каком существовании порознь может идти речь?
Но они ведь люди, не зверье какое-нибудь. Это шавки подзаборные могут перегрызть друг дружке глотки, не поделив территории или самок, но им-то можно прийти к нормальному диалогу?
Подойдя к Глебу, обхватила руками впалое от нервного истощения лицо и, собравшись, тихо произнесла:
— Я знаю, ты ненавидишь меня… Мне жаль, что всё так вышло. Поверь, я не хотела сделать тебе больно, но и признаться, рассказать, вывалив всё сразу, было очень сложно. Я не вправе отмотать время назад, как бы не хотела, но я прошу, умоляю тебя, отпусти меня… Отпусти нас… Позволь Саше остаться со мной. Во всем мире дети всегда остаются с матерями. Да, я изменила тебе, но я не плохая мать, Глеб, и ты это прекрасно знаешь. Не переноси свое прошлое на нас, умоляю. Давай поступим как взрослые адекватные люди, не доводя всё до суда.
— Это как? — поинтересовались у неё зловеще. — Пожелав вам с Дударевым счастья? Нормальный такой расклад. А мне как быть, м? Лишиться в один день всего, подарить свое же уроду, которого ненавижу больше всего на свете? Неее, Юль, ты что-то попутала. Я не позволю тебе построить счастье на собственном горе. Не дождешься!
— Но со мной ты тоже не будешь счастлив! — Слёзы хлынули из глаз, голос куда-то пропал, сев глубоко в груди и ей через раз удавалось видеть напрягшееся лицо. Глеб стоял недвижимо в плену её рук, и казалось, даже не дышал, почему-то закрыв глаза. — Прости меня, — сдавила поросшие легкой щетиной щеки, вынуждая встретиться с ней взглядом. — Хочешь — ударь. Сорви на мне злость, но только не наказывай сыном.
— Разве так просят прощения? — улыбнулся он одними губами, с брезгливостью отбросив от себя её руки.
Юля шмыгнула носом, заново знакомясь с представшим перед ней мужчиной. Такое ощущение, словно видела впервые. Знакомой была только внешняя оболочка, а вот внутри… всё чужое и неприветливое.
— А как? — шмыгнула носом, пытаясь взять себя в руки.
— На коленях. Берешь, опускаешься на колени и просишь. Хочешь, чтобы простил? Дерзай. А я посмотрю, насколько ты окажешься искренней.
Юля шагнула назад, ошарашено мотая головой. На коленях?! И ему станет легче? Тогда его попранная гордость возродится?
Да, она сделала больно, поступила подло, но разве были другие варианты? Разве её не ждал один и тот же приговор? Это не тот случай, когда можно разойтись мирно, пожелав друг другу удачи и не тот поступок, после которого стоило надеятся на понимание. И всё же смотрела на Глеба и чувствовала в желудке тошнотворную пустоту. Сознание двоилось, заливало глаза солёными потоками. Ещё утром думала о другом, жила другим, мечтала, рисовала картинки счастливого будущего, пускай и не сразу, но всё же. Как же жестока порой реальность. Ей плевать на наши чувства, обстоятельства, веления сердца. Она просто действие, под которое приходится подстраиваться, наплевав на собственные чувства.