Запрещенный прием
Шрифт:
У Ксенофонтова был большой недостаток в организме – он не мог похмеляться. Рюмка водки наутро повергала его в такие страдания, что он раз и навсегда запретил себе прикасаться к ней и после самых тяжелых загулов, и после невинной пьянки. Только после еще одной ночи он мог считать себя если не выздоровевшим, то хотя бы выздоравливающим. А до того в теле что-то ныло, постанывало, попискивало.
Едва зазвонил телефон, он поднял трубку и преувеличенно бодрым голосом произнес:
– Слушаю! Ксенофонтов на проводе!
– А мы тут с ног сбились – где наша
– Были очень важные встречи с брачующейся общественностью. Пришлось выступить с речью. Десятки женихов и невест готовы дать объявления в нашей газете. Можно считать, что рост народонаселения до конца века обеспечен.
– Ох, Ксенофонтов, – вздохнул редактор и положил трубку.
Тут же снова раздался звонок. «Зайцев», – подумал Ксенофонтов и не ошибся.
– Оклемался?
– Слегка. А как ты догадался?
– Следователь потому что. Все участники вчерашней свадьбы уже дали показания. Невеста призналась, что сама снимала с тебя туфли…
– Что туфли, старик… я бы ей и все остальное доверил. Но силы оставили меня в самый ответственный момент.
– Тебе пиво помогает?
– Мне все, старик, помогает. Особенно дружеское участие.
– Я тебе сейчас устрою участие… Ты знал, чем может кончиться тот идиотский допрос с конфетами? Знал?
– Догадывался.
– И чем же, по-твоему, он мог закончиться?
– Хорошим мордобоем.
– Поздравляю. Ты своего добился.
– Уже? – слабо удивился Ксенофонтов. – Надо же… Мне казалось, что мордобой начнется завтра. А он уже… Ишь, какие страсти.
– Сейчас приду. – Зайцев повесил трубку. А войдя в квартиру через пятнадцать минут, молча, не глядя на Ксенофонтова, открыл портфель, вынул две бутылки пива, принес с кухни стаканы, сел в кресло.
– Выпей, – сказал Зайцев.
– , Авось отпустит.
– Рассказывай. – Ксенофонтов осторожно пригубил стакан, опустив усы в пену, сделал маленький глоток, прислушался к себе. Убедившись, что глоток прошел удачно, глубоко вздохнул, откинулся на спинку.
– Вчера, как мы и договаривались, я пригласил Цыкина на допрос. Пока возился с бумагами, он читал газеты. Потом позвонил жене, взял у меня пачку сигарет и отбыл в камеру. Во второй половине дня я провел выезд на место преступления. Естественно, он не узнал ни парка, ни кустарника, где убил девушку, ничего не узнал. Но с удовольствием съел шашлык – у кооператоров пообедали. Попросил добавку, но я отказал.
– Напрасно.
– Сто рублей шашлык! Я сам первый раз за полгода мясо попробовал!
– Скучно живешь… Чаще на людях бывать надо, праздники посещать, торжества…
– По свадьбам не шатаюсь! – отрезал Зайцев.
– Напрасно, – повторил Ксенофонтов. – Но ты пришел с пивом, это о многом говорит. Продолжай.
– Сегодня опять вызвал Цыкина на допрос. Яхлаков при этом закатил истерику и потребовал прокурора. Дескать, жалоба у него. Я пренебрег. С Цыкиным провел почти два часа, не задав ни единого вопроса.
– Молодец. Умница.
– Он читал газеты, потом пожелал, чтобы в следующий раз у меня в кабинете телевизор стоял. С видеомагнитофоном. Он, видите ли, обожает боевики смотреть и эту… Порнуху.
– А ты?
– Обещал. А в середине дня звонок из следственного изолятора – Цыкин зверски избит. Яхлаковым. Их уже нельзя в одной камере держать.
– А ты говорил – дружба, доверие. – Ксенофонтов сделал два маленьких глотка, отставил стакан. – Это, конечно, запрещенный прием – использовать человеческие слабости… Но что делать, они сами дали право поступать с ними как угодно. Убить невесту перед свадьбой – это ужасно. Яхлаков пожелал дать показания?
– Откуда ты знаешь?
Ксенофонтов безвольно повертел рукой в воздухе и уронил ее на подлокотник.
– Будет все валить на Цыкина. Или даст улику против него.
– Уже дал, – сказал Зайцев.
– Ты про доказательства не забывай, они вот-вот спохватятся, объяснятся, снова поверят друг другу.
– Да уж как-нибудь. – Зайцев открыл вторую бутылку. – Должен тебе сказать, что на этот раз приемчик у тебя был довольно простоватенький. Опять же чужими руками жар загребать несложно, а?
– Как сказать, старик, как сказать. – Ксенофонтов глянул на следователя поверх стакана и прикрыл глаза, словно боясь, что Зайцев по его взгляду поймет больше, чем нужно. – Главное, чтобы ты этих ублюдков посадил. С пивом опять же пришел.
– У меня только одно вызывает недоумение, – проговорил Зайцев чуть смущенно. – На что ты рассчитывал? Ведь это чистая случайность! То, что на Яхлакова произвели впечатление допросы…
Ксенофонтов гневно встал, впервые, кажется, забыв о своем недомогании, и большая простыня соскользнула на пол, так что перед следователем он предстал во всем своем первозданном величии. Не торопясь, Ксенофонтов поднял простыню, снова завернулся в нее и уселся в кресло.
– Запомни, Зайцев, случайно здесь только одно обстоятельство – твой насильник и убийца Яхлаков заговорил на третьи сутки, а не на вторые или пятые. Все остальное закономерно, как наступление дня и ночи. Скажи… Ты мог прийти ко мне без пива?
– А почему нет? Я случайно увидел пиво в киоске прокуратуры. Нам иногда подбрасывают, правда, все реже.
– Значит, мог, – безутешно сказал Ксенофонтов. – Но ты знал, что я страдаю, что пиво может меня спасти… Нехорошо. Ты прекрасно вписываешься в общую систему, Зайцев. Недавно редактор пообещал повысить мне зарплату. И не повысил. И это норма. Мне в голову не придет напомнить ему об этом – ведь обещал он вовсе не потому, что действительно собирался повысить, нет, просто поддержал разговор. Девушка назначила свидание и не пришла – норма. Знаешь, говорит, замоталась, даже позвонить и отменить было некогда. А я не обиделся ни на редактора, ни на девушку. Внешне. Потому что знаю – норма. Вот ты сейчас скажешь – пойду-ка принесу пивка. Пойди, – скажу я, – это было бы здорово! Но при этом ни на секунду тебе не поверю.