Запрети любить
Шрифт:
— Деньги нашлись? — спросила мама.
Мужчина расхохотался.
— Не нашлись. Пропали пятьдесят штук, Леночка. Возвращать придется. Только вот жалко мне тебя стало. Знаю, одна дочку поднимаешь, тяжело, наверное.
Он вплотную подошел к маме.
— Н-нормально, — заикаясь, ответила она.
— Отработай-ка и прощу должок. Один раз — десять штук. Итого пять раз с тебя, Леночка, — сказал он странную фразу.
— Вы… о чем?
— Да все ты поняла, — хохотнул он. — Иди ко мне, отрабатывай.
Мужчина потянулся к маме, схватил ее, но она вдруг ударил его по щеке. Побагровев от злости, он отпустил
— Ах ты стерва! Я к ней со всей душой, а она!
— Пошел вон, — выдохнула мама.
Выругавшись, он замахнулся, чтобы ударить ее, но я не выдержала, выбежала из-за угла и кинула в него куклой.
— Не трогайте мою маму! — закричала я и заревела. — Не трогайте мою маму! Не трогайте!
За долгое время мне стало страшно. И я снова хотела, чтобы в моей жизни появился кто-то добрый, сильный и смелый. Кто-то, кто сможет защитить нас с мамой.
На мой крик из своей комнаты выглянула бабушка Галя и вышел дядь Женя. Мужчина сплюнул с досадой и ушел, прошипев напоследок:
— Чтобы завтра пятьдесят штук отдала, дура. Иначе ментов вызову. Тебя посадят, а девку твою в детдом отправят.
Мама схватила меня в охапку и утащила в комнату. Она ни слова мне не сказала — просто молча уложила спать. А сама потом сидела на полу и плакала, думая, наверное, что я сплю и ничего не слышу из-за стука дождя по стеклу.
Рано утром она позвонила Оксане.
— Не могу так больше, чувствую себя такой жалкой, — услышала я сквозь сон. — Помоги мне, пожалуйста. Я правда больше не могу…
Потом мама куда-то уехала, строго-настрого запретив мне подходить к дверям. А уже вечером мы уехали из коммунальной квартиры и поселились в большой квартире Оксаны в центре города. Теперь окно комнаты, в которой я жила, выходило на реку и набережную. И вместо закатов я видела красивые рассветы.
У нас началась другая жизнь.
Не знаю, чем занималась мама, но она изменилась. Подстригла волосы до плеч, начала краситься, стала носить не джинсы и затасканные футболки, а платья. Стала увереннее в себе. Даже научилась смеяться. Она много времени проводила на работе вместе с тетей Оксаной, а со мной сидела бабушка Галя, которая водила меня в первый класс, варила кашу и заплетала косички, словно я была ее настоящей внучкой.
Мама изменилась не сразу, а постепенно, но уже через год, когда я закончила первый класс, она стала другой. Воздушной, утонченной, порхающей, будто бабочка. Очень красивой. Только вот глаза у нее стали чужими, будто отстраненными. Порой мама закрывалась в ванной и плакала, думая, что я не слышу. Но я не понимала, почему. И тоже плакала.
Мы съехали от Оксаны в квартиру в соседнем доме — большую и дорого обставленную. У меня появились платья и игрушки, даже свой телефон. Только вот я так и не понимала, кем работает мама. На вопрос учительницы ответила как-то, что мама работает в ночном магазине, поэтому ее часто нету дома ночами. А иногда она и вовсе уезжает на несколько дней.
— И что же продает твоя мама? — спросила учительница.
Я пожала плечами.
— Мама не говорит. Но она всегда уходит на работу красивая. Думаю, она продает волшебные вещи, — сказала я тогда, не понимая, почему учительница поднимает бровь, словно не веря моим словам.
— А кем работает папа? — задала новый вопрос учительница.
— Монстром, —
Она не сказала. Может быть, потому, что школа, в которую я ходила, была частной, а может быть, ей просто было все равно.
Наша жизнь наладилась, и в ней больше не было места бедности и страху. Отец так и не смог нас найти. И мне казалось, что наша семья — счастливая.
Когда я пошла в среднюю школу, мама перестала пропадать где-то ночами, но много времени проводила в салонах красоты вместе с Оксаной. Тогда же я узнала, что у нее появился мужчина. Узнала случайно — увидела из окна, как он подвозит ее домой на дорогом автомобиле, а потом целует на прощание.
— Ты выйдешь за него замуж, мам? — наивно спросила я, когда она пришла домой и, небрежно повесив шубку, прошла в гостиную, где я делала уроки.
На ее губах промелькнула странная улыбка.
— Нет, милая.
— Почему? — удивилась я.
— У него уже есть жена, — загадочно ответила мама.
Только позднее, лет в двенадцать или тринадцать я поняла, кем стала моя мама. Сначала она была эскортницей — сопровождала богатых мужчин на встречах и поездках. Это был так называемый чистовой экскорт. Мама училась на переводчика, поэтому знала два языка, разбиралась в истории и литературе, поэтому могла, как говорила Оксана, стать достойной спутницей обеспеченного человека. А потом, как и Оксана, мама нашла богатого мужчину и стала его любовницей. Содержанкой. Ей не нужно было работать — только следить за собой и по первому его зову срываться и ехать к нему.
Сложно ли мне было принять это? Наверное, нет. Это было словно само собой разумеющееся. Какой-то поломанной нормой нашей жизни. Я понимала, что это неправильно, но ничего не могла поделать. Лишь казнила себя, потому что считала, что, возможно, в этом есть и моя вина. Ведь после побега от отца мама осталась со мной на руках и совершенно без денег и поддержки. Возможно, у нее просто не было другого выхода. Мы никогда не говорили об этом. Просто жили. А что еще оставалось делать?
Иногда я чувствовала отвращение: то к маме — за то, что она живет такой жизнью, то к себе — за то, что я позволяю ей это. Но я молчала. Я всегда молчала. Даже когда видела маму со Стасом. Это был их с Оксаной друг — по крайней мере, так они говорили мне. Но на самом деле это был их работодатель, как бы странно это ни звучало. Этот Стас владел агентством моделей и занимался какими-то мутными делами. Мы редко пересекались, перекидывались парой приветствий и все, но он не нравился мне. Ужасно не нравился. Почему, я и сама не понимала.
Когда мы виделись, Стас часто говорил мне, что я похожа на мать. И это действительно было так — как и мама, я была светловолосой, голубоглазой и выше среднего роста. С похожими тонкими чертами лица, фигурой «песочные часы» и длинными ногами, которые казались мне слишком тонкими. На селфи я нравилась себе, но на фотографиях, которые делали другие люди, — не особою Мне всегда казалось, что я недостаточно хороша. Зато мама действительно была красива — по-настоящему. Ее хрупкая светлая красота была как вино — с каждым годом раскрывалась все лучше. Мама прекрасно знала эта и использовала, когда ей это было выгодно — я лишь могла наблюдать со стороны и брать пример.