Запретная зона
Шрифт:
ВОПРОС. Кто входил в состав группы «Концерн»? Фамилии, должности, звания?..
ОТВЕТ. Это мне неизвестно.
ВОПРОС. Вы не знаете или не хотите говорить? Мы снимаем запрет, говорите!
ОТВЕТ. Я не знаю..
6
На быстрый вдох через нос руки подтягиваются к подмышкам ладонями вверх; на медленный выдох через рот — мощный и звучный, как рев реактивного сопла — опускаются вдоль тела ладонями вниз. Две серии по пять повторов с полной отдачей энергии гарантируют выход из состояния опьянения любой степени.
Из-за нескольких
Этому научил его Мастер Гао…
Полтора года назад в Москве объявился Хан, чтобы проститься перед отъездом в Корею.
— Я победил его, Женя! — объявил он со счастливой улыбкой, едва ступив на перрон.
Женька знал, о чем говорил названый брат.
В день, когда Хан появился на свет, его отец и Учитель Ким Чель посадил во дворе дерево. «Пока ты не победишь его, сказал он младенцу, не уезжай с этой земли. Но запомни: умереть ты должен на родине наших предков, Хан».
Мальчик рос. Росло и Дерево. Мальчик мужал, совершенствовал боевое мастерство. Крепло и Дерево, все глубже уходя корнями в землю. Пальцы Хана становились цепкими, но и кора на Дереве утолщалась. Ноги Хана становились мощными и быстрыми, он легко сбивал ими орехи с голов сверстников, но Дерево росло еще быстрее. Совсем скоро даже до самых нижних ветвей его можно было достать разве что в могучем прыжке, потом — в сальто, и наконец — лишь взбежав по стволу. Удары Хана достигли такой силы, что перед ними не могли устоять кирпичи, бетонные плиты и даже камни, но Дерево… Дерево стояло, потому что было живым и гибким, и питалось чистыми соками земных глубин; заботливо забинтованное в местах срубленных сучьев, стояло вопреки всем ветрам и ударам.
«Я уеду на родину наших предков, отец», — поклялся Хан на могиле Кима.
Пять лет он жил на берегу океана, охотился и ловил рыбу, добывая себе пищу; пятъ лет его тело палило солнце, омывали дожди и хлестали штормовые ветры. И вот однажды во время прилива он услышал отчетливый зов далекой, еще незнакомой Родины. Он вернулся к Дереву, обнял его и сказал: «Мне пора уходить. Спасибо тебе за все». Ударом ноги переломив могучий ствол пополам, Хан поклонился и навсегда ушел из тех краев, в которых становился Человеком.
За два дня до отъезда он сказал Женьке:
— Двадцать четыре тыля, которые ты знаешь от отца, капля в океане. Ты уже не молод, тебе нужно другое оружие. Я отведу тебя к другу отца Мастеру Гао. Возможно, он не откажется учить тебя.
Гао и его сын Кай содержали в Москве маленький китайский ресторанчик.
Гао был стар, но Женька знал китайскую поговорку «Побеждает не сила, но сила духа» и не судил о людях по внешности. Гао был мудр. Это означало, что он видел человека насквозь, по одному взгляду мог определить силу, реакцию, темперамент и наличие совести.
Втроем они спустились в подвальное помещение ресторана, обитое рисовой соломой. Здесь было свежо и сухо; магические знаки и иероглифы на стенах не оставляли сомнений в назначении зала, Женька не столько хотел понравиться китайцу, сколько боялся подвести Хана, поэтому демонстрировал «коронки» своего арсенала: фляки, сальто вперед и назад, прыжки с приземлением в шпагаты — продольный, поперечный, вертикальный, отрицательный с опорой на стену и пол; показал спецтехнику, четыре тыля высшего мастерства и поклонился Мастеру.
Хан довольно улыбался. Лицо Гао не выражало ничего.
— Ты погибнешь, — сказал китаец. — Потому что это умеют делать тысячи. Сотни делают это лучше тебя. Если бы тебе было десять лет, я не сказал бы так. Но тебе больше, и уже через год ты не сможешь показать того, что делал сегодня. А через пять лет тебя убьют. — Старик помолчал в раздумье. — Ты учился у Кима. Он был настоящим Мастером и моим другом. Будешь приходить ко мне раз в неделю…
Потом они прощались с Ханом в Шереметьеве.
«Я буду помнить тебя, Хан», — взглядом обещал Женька.
«Я тоже», — отвечал Хан.
«Ты мой брат, Хан», — подумал Женька.
«В тебе боевой дух корейца», — мысленно похвалил его Хан.
Тысячи спаррингов и годы совместных тренировок сделали слова не нужными в их общении. Они поклонились друг другу.
— Тэквон! — сказали они синхронно и разошлись навсегда.
Мастер Гао говорил тихо и вдумчиво, будто сам сочинял притчу:
— Не возрадовались боги, создав человека, огорчились: ведь ничто не мешает этому сильному и мудрому творению занять их место. И решили спрятать от него львиную долю его возможностей. Но куда? На небо — достанет, внутрь Земли — найдет. И нашли укромное местечко, не каждому разуму доступное: спрятали его силу в нем самом… Скоро кончится твоя молодость, Женя. Придет время заглянуть в себя. Если хочешь оставаться бойцом до старости, ты должен заняться внутренними стилями. На это уйдет очень много лет, и ты найдешь себе другого мастера. Но я помогу тебе приблизиться к этому…
И Гао преподал Женьке первый урок искусства точечного удара Дим-Мак.
— Запомни, — говорил он, посвящая его в секреты чаньской школы медитации Дхармы, — чтобы защитить и сохранить семя юань-цзин, ты должен каждое утро встречать восход солнца.
Они работали над дыханием и силой, постигали пять стихий и методику ведения боя. Дерево завоевывало Землю — прямой удар отвечал удару изнутри наружу; точка «управления сосуда» — шансин — действовала с 0 до 12; точка канала желудка ци-чун — с 7 до 9. Мастер хмурился. «Ма-ма ху-ху», — ворчал он, что в русском эквиваленте означало «ни рыба ни мясо». Женька был недоволен собой, проклинал день и час, «когда переступил порог этого чертова кабака», но уважение к Мастеру, культ Учителя, привитый Кимом, брали верх над эмоциями. Преданность памяти первого наставника и верность слову, данному Хану, удерживали его от опрометчивых поступков. И когда терпение все-таки лопнуло, он решил сказать об этом старику. Но китаец опередил его словами:
— Я знаю, что ты хочешь сообщить мне. Ты хочешь видеть результат? Но в Дим-Мак удар по любой из точек может окончиться смертью, если не научиться распределять силу. Ты еще очень мало знаешь. Впрочем, настало время кое-что показать.
По команде Гао Женька принял боевую стойку и попытался ударить ногой в корпус с разворотом. Но как только он, со всей доступной ему скоростью, повернулся к Гао на 45 градусов, острая боль пронзила его плечи, а руки повисли плетьми, и никакими усилиями воли он не мог заставить их работать.