Запретные темы истории
Шрифт:
Но в том, вероятно, заключается жизнь именно в военном городке – кусочке территории, где принципы главенствующей в стране системы доведены просто до абсурда. А система гласит о том, что если человек споткнулся и упал, то ему не руку следует протянуть, но добить – пристрелить, чтобы не скулил. То есть винтик механизма системы дал сбой – в строю вместе со всеми, видите ли, – идти не пожелал, как предполагалось, – дружно и в ногу. А к отступлению от нормы может быть применено системой лишь единственная мера воздействия – пресечь и примерно наказать. Вот они и решили ко мне свою излюбленную меру наказания применить – втоптать в грязь.
Но, при этом, не поняли, что я им не лошадка извозная, которую принято плеточкой по ягодицам погонять: на меня где влезешь, там и слезешь.
Конечно же, поначалу попыхтев
Другой был бы убит и втоптан в грязь. Но меня эдакая микроскопическая неприятность не очень-то и проняла. Общество меня отвергло? Ну что ж, тем хуже для него. И вместо униженного выклянчивания места под солнцем, что от меня, как изгоя, теперь все и ожидали, учительствующему персоналу пришлось столкнуться с достаточно непривычным выходом из-под пресса: я махнул на них на всех рукой и перестал готовить уроки вообще. Ведь на трояк уж все равно, как ни то, и абсолютно ничего не зная – отбалтаюсь без проблем: благо язычины, длиннее, чем у меня, никогда не существовало, наверное, и в природе. И учить для этого ничего не требуется вовсе. Вот и чудненько – можно устраиваться поудобнее – и отдыхать. А если кто-то рискнет вызвать меня к доске, то я им такой цирк устрою, что сами не рады будут: класс будет трястись от хохота, а сам рискнувший со мной справиться педагог будет в нетерпении поглядывать на часы – ждать, когда же раздастся спасительный для него звонок. И долго этот спектакль, в качестве анекдота, будет еще гулять по школе, вгоняя в краску педагога, порешившего проверить меня на вшивость по части владения словесностью.
И, хоть и был в последней четверти 5-го класса почти отличником (четверка лишь по русскому языку), в дальнейших хитросплетениях своей биографии, по части поползновений происков насильственного по своему характеру Всеобуча, в своем активе имею лишь одни коридоры: вызовы родителей, постановку на вид, угрозы исключений из различных учебных заведений, лишенство в получении стипендий и т. д. И тетушке Лени, благополучно проживающей во мне по тем временам в полной своей безбедности, худо приходилось лишь в самых крайних обстоятельствах – когда в руках родителей, наконец, появлялся такой тонюсенький ремешок от воинского папиного чемодана. Лишь в такой ситуации осада крепости, которую я постоянно выстраивал от всех мешающих моему «заслуженному» отдыху препон, заканчивалась полной капитуляцией. Летящие тапочки, словно пули у виска, толстенный папин ремень, и даже с бляхой, – все нипочем – упрямства моего перешибить ну никак были не в состоянии. Вот только этот скромный с виду тонкий ремешок…
Но общую битву за свои мозги, пусть и терпя временные неудачи, я все же выиграл. И очень тому безконечно рад теперь – не забил голову свою мусором суррогата безсмертных марксистских теорий и в особенности Главных знаний – о природе вообще и о природе человека в частности.
И ведь как могли бы втолковать мне, безнадежно прозевавшему весь этот скучнейший тягомотнейший урок, прекрасно пропутешествовавшему в это самое время в мире своих иллюзий, что не только я якобы являюсь потомком обезьяны, имеющий достаточно специфическую на рассматриваемую тематику фамилию, но и все остальные ученики моего класса?
Ну, они-то дело совсем иное – пускай хоть к медузам себя приравнивают, но меня – не тронь! И дальше лег бы себе на парту досматривать прерванные размышления о соисканиях сермяжной правды назначения русской интеллигенции. Так что к слишком заведомым глупостям, мною пропущенным, а потому и жестко проигнорированным, отношение было однозначным. Правда, не скрою: несмотря на общее нерадение к наукам, имел все же повышенное пристрастие к изучению истории, а попутно и к необходимой для нее географии. Но это лишь для того, чтобы путешествия мои были более интересными и насыщенными действительными событиями. Я ведь, собственно, не просто ворон ловил, но путешествовал по южноамериканской сельве с Фоссетом среди ночных хищников: ягуаров, вампиров и чудовищных тридцатиметровых анаконд. Посещал стоянки каннибалов Карибских островов и Новой Зеландии, путем белых доколумбовских
Много всего неизведанного творилось по тем временам. Да и журналы постоянно освещали очередные открытия, странным образом полностью не вяжущиеся с программой навязываемых нам учебников. Вот и берестяные грамоты, например, сообщают нам о нашей поголовной грамотности в те еще самые времена, когда якобы просветившие нас чем-то таким особенным «ученые немцы» барахтались еще чуть ли ни в каменном веке: безграмотные, грязные и кровожадные. Как после этого верить тому, что пытаются в нас впихнуть родимые до слез учителя?
Книжки глотались с завидным аппетитом, с лихвой заполняя обширнейшие ниши головного мозга, не страдающие при этом переизбытком кишащих в нем хромосом, инфузорий и катангенсов. Кстати, не знаю как кому, а мне все эти никчемнейшие нагромождения общих знаний Всеобуча так в жизни пока и не пригодились. Да и нужны ли они кому? Ведь хромосомы с амебами способны заинтересовать лишь исключительно биолога, отрешенного от мира спецификой своего странного пожизненного хобби, а катангенсы должны бы тешить больное самолюбие лишь безнадежно конченых математиков, с головой зарывшихся в хитросплетениях теорем. Кстати, так ведь я ж, помнится, за всю группу задачи по высшей математике решал, и в общих чертах обыкновенной-то не зная.
Но кому они нужны эти премудреные никчемные ребусы, когда нас в этом мире самому необходимому никто не только не обучал, но и не пытался этого делать еще и в самом своем зачатии? Ведь мы о своем древнем наречии, которым создан мир, знали только то, что на нем когда-то, причем достаточно недавно, разговаривали наши пращуры. И он на сегодня, замененный современным жаргоном, то есть так называемым «языком Пушкина», учебными программами, чисто умышленно, забыт напрочь. Так что язык свой родной, а народ когда-то и именовался – язык, к стыду своему, не знаем. Потому загадочная страна Русь от нас, не помнящих своего родства Иванов, с каждым днем все отдаляется и становится все менее понятной ее поистине, что выясняется, вселенское предназначение, которое наши «учителя», сознательно или безсознательно, но долгие ученические наши годы пытались от нас утаить.
Но, если честно, они и сами об этой лишь теперь вновь для себя открываемой нами древнейшей на земле стране, имя которой былинная Святая Русь, что находилась в Палестине, а не на Русской равнине, знать ничего не знали и ведать не ведали. Хоть некоторые из них частенько и догадывались, что информация им предоставляется чрезмерно однобоко, а потому следовало бы, по-хорошему, эту информацию основательно пересмотреть.
Для чего именно сегодня практически не имеется никаких препон (если не считать препонами стоящих на позиции «тысячелетней рабы» многомиллиардные вложения в наш обман со стороны фондов Сороса или Карнеги). Но сейчас, все же следует оговориться, Правду говорить можно (если ее кто-либо услышит – многие, к сожалению, ее не хотят и знать).
Но в былые времена проблем было куда как много больше. За высказанную правду людей сажали в лагеря, в психушки, расстреливали. Потому большевицкая ложь всеми была усвоена, зазубрена и семидесятилетие существования сооруженного раввинами советского голема вдолблена нескольким поколениям жителей СССР.
Но кто отобрал у нас нашу историю и наш родной язык? Кто сконструировал из нашего в древности самого грамотного народа эту столь шокирующую сегодня своей ущербностью дворнягу?
Прежде всего, следует сказать о власть предержащем в нашей стране обществе, существовавшем здесь до большевицкой революции. Ведь именно оно в ответе за то, что здесь в те времена произошло. Именно верхний слой, хоть и жилось ему здесь более чем припеваючи, заигравшись в масонскую конспирацию, не заметил, что засунул этими своими неумными играниями в том числе и свою собственную голову в петлю. Которая, затем, и затянулась на шее этой бездумной сдобренной чужебесием головы в виде всепожирающего смерча кровавой революции.