Запретный город
Шрифт:
— Ну иди ко мне, моя птичка… Я тебя не съем.
Девушка упорно не желала входить в призывно распахнутую дверь и только поеживалась. Словно бы ей было зябко.
— Я — мужчинка добрый и щедрый. А будешь хорошо себя вести, так я тебя такой вкуснятиной угощу!
И папочка твой будет работать там же, где и теперь, и никто его не тронет.
Сердце готово было выскочить из груди, но молоденькая девочка шагнула вперед.
— Ну, еще шажок, мой маленький воробушек. Не пожалеешь, капризулечка. А теперь рубашонку вот так… И вверх…
Пусть медленно, ох как медленно, но дочь сапожника все же повиновалась гостеприимному хозяину.
Гончар уже растопырил пальцы, готовясь схватить свою испуганную добычу, как вдруг дверь дома резко распахнулась и со всего размаху ударила Бекена по плечу, повергнув его наземь.
А молодая женщина, и без того терзаемая смятением, совсем уж перепугалась, увидев в дверном проеме юного великана, распаленного, как взъярившийся бык, и попыталась трясущимися руками кое-как натянуть на себя полусодранную одежду.
— Брысь! — услыхала она.
Бедняжка взвизгнула и метнулась прочь. Нежданный гость тем временем обнаружил жертву своих энергичных телодвижений и ухватил хозяина за волосы.
— Никак это ты и есть гончар Бекен, поставленный начальником над помощниками Места Истины?
— Ага, ага… А тебе чего?
— Жар — вот как меня зовут, и я спешил повидаться с тобой, чтобы ты меня на работу определил.
— Отвяжись от меня, ты! Отпусти! Больно!
Молодой человек швырнул горшечника на топчан.
— Мы с тобой очень даже можем поладить, Бекен, но учти: мне немножечко недостает терпения.
Обозленный начальник помощников пришел в себя:
— Ты с кем это так разговариваешь, наглец, а?! Дружок выискался! Да ты у меня вообще ничего не получишь!
Жар придавил горшечника к стене.
— Не нагоняй на меня тоску: если мне скучно, на меня такое находит… А уж если на меня найдет, я за себя не ручаюсь.
Бекен не был настолько слеп, чтобы не заметить ярость, пылающую в очах молодого человека.
— Ладно, ладно, хорош тебе! Успокойся!
— Знаешь, такая скука, когда вот такой, как ты, норовит мне указывать.
Гончар еще раз попытался вернуть себе начальственное достоинство:
— А как же без приказов? Ты обязан мне подчиняться. Ведь я же руковожу всеми помощниками и слежу, чтобы любая работа делалась как следует.
— А я стану твоей правой рукой — и ты не пожалеешь! Труд-то у тебя какой? Изматывающий. Нет разве? Ты же так устаешь… Значит, заместитель тебе хороший нужен. Верно?
— Не все так просто…
— Кончай сказки сказывать. Дело решено. А раз так, я тут остаюсь. Постели мне — спать хочу.
— А… Но… это же мой дом!
— Смерть как не люблю повторять одно и то же. И не забудь: с утра чтоб лепешки горячие, сыр, ну, там, молочко парное. Как светать начнет, даже чуток пораньше. Денек у нас завтра с тобой, чую, тот еще будет.
Чтобы выспаться, Жару хватало часов трех, и он всегда мог подняться, когда это было необходимо, и обычно вставал задолго до рассвета. Подкрепившись черствым хлебом с финиками, он вышел из хижины Бекена и заглянул в хлев, где обнаружил откормленную ухоженную корову, глядевшую на него невыразимо кроткими очами. Кто же не знает, что в каждом из подобных животных воплощена богиня любви Хатхор, и потому взору коровы присуща несравненная красота.
Угадал Жар, как в воду глядел. Как с ночи думал, так поутру и вышло: вот он, горшечник, и два мордоворота при нем. И у каждого — по дубине. Бекен, значит, не собирался уступать и решил, что грубое воспитательное воздействие отобьет у смутьяна охоту докучать добрым людям.
Увидев, что все трое вошли в дом, Жар вышел из хлева, чтобы послушать буханье дубины, обрушивающейся на ложе, на котором, по всем разумным прикидкам, еще должен был возлежать непрошеный гость. Когда удары стихли — надо думать, приспешники Бекена сочли свою миссию выполненной и прекратили разорять ни в чем не повинную постель, — Жар рванул дверь на себя.
— Не меня ли ищете?
Вздрогнув от неожиданности, смутившийся гончар поспешил укрыться за спинами своих прихлебателей. Один ринулся было на юношу, но Жар схватил табурет и, использовав его сначала в качестве щита, а затем — дубины, уложил противника на пол. Другому удалось ударить юного великана в левое плечо, однако ответный удар кулаком не только заставил нос противника взорваться, но и повалил воителя на спину — раскинутые руки и вытянувшееся тело образовали подобие креста, из верхней оконечности которого сначала забила ключом, а потом потекла тонкой струйкой темная кровь.
— Кроме тебя, больше никого не осталось, Бекен.
Гончар закатил глаза.
— Как же ты меня достал! И как кинул! Я знал, что ты скот, но ты еще и тупица. Гляди у меня, выкинешь еще что, руки переломаю… Чем горшки лепить станешь? Дошло до тебя?
Гончар торопливо закивал головой.
— Убери с глаз моих этих прощелыг. И на стол мечи, что есть в печи. Я проголодался.
С какой вызывающей горделивостью шествовал Жар, сопровождаемый гончаром Бекеном, по дороге, ведущей к Месту Истины, мимо пяти укреплений. На каждой заставе горшечник знакомил стражей с Жаром, представляя его не иначе как своего заместителя. Писец Кенхир, конечно, сообщил охране о появлении нового молодого помощника, но никто не ожидал от новичка столь стремительного продвижения по служебной лестнице.
Давно уже гончар не приходил на площадку помощников так рано. Даже кузнец Овед, слывший ранней пташкой, еще не проснулся.
— Подъем! Вставайте все! — взревел Жар громогласным голосом, и эта команда подняла на ноги всех помощников, которым позволено было жить рядом с деревней.
Разбуженные работяги испуганно недоумевали: что за бедствие обрушилось на Место Истины?
— Бекен говорит, что все вы — лодыри и лежебоки, — объявил Жар, — и с этим безобразием пора кончать. Все вразброд: всяк ковыряется на особицу, корпит над своей безделицей, а до соседа ему и дела нет. Так жить нельзя. С сегодняшнего дня все мы дружно помогаем разгружать доставленные съестные припасы, а то доселе была одна лишь волынка и суматоха. И еще я собираюсь прошвырнуться по рабочим местам: погляжу, чем вы там занимаетесь и управляетесь ли в срок.