Запретный город
Шрифт:
Ошарашенный Панеб глядел вслед художнику, не в силах выдавить из себя в ответ хотя бы слово. Он мог бы в ярости накинуться на Шеда, без труда отнять у него все эти кисти и краски, а самого его растоптать. Но произнесенные художником упреки никуда не делись бы и продолжали бы хлестать его, как удары плетью, разве что боль стала бы еще острее.
О чем спорить? Шед прав: он всего лишь деревенский олух… и писец весьма заурядный. Но почему Нефер, единственный его друг, не помог ему обзавестись нужными знаниями? И на какое такое продвижение
Бредя по главной улице, он повстречал двоих рисовальщиков: Унеш Шакал и Гау Точный направлялись в Долину цариц. Панеб с трудом выдавил из себя приветствие в ответ на насмешливые взгляды мастеровых.
Дверь дома Ясны и Нефера оказалась запертой.
Панеб постучал.
— Ясна! Можно войти?
— Подожди чуть-чуть, — попросила хозяйка.
Странное дело… Неужто и она, всегда такая приветливая, тоже презирает его и не хочет с ним водиться, как тот художник? Но он не успел еще глубже погрузиться в свои черные думы, потому что дверь наконец распахнулась.
— Нефер вернулся?
— Еще нет.
— Я хотел его видеть.
— Работает он. На стройке.
— Ну почему он встал на добрую дорожку, а я нет? Ты знаешь? Должна знать!
— Заходи. У меня работа, но я уже заканчиваю.
Панеб вошел и в изумлении уставился на третьего рисовальщика селения. Паи Доброхлеб, кругленький человечек с веселым личиком и пухлыми щеками, держал свой правый забинтованный кулак на отлете.
— Вот, связки слегка растянул, — объяснил Паи. — Но Ясна помогла, и, думаю, безделье мое больше чем на пару дней не затянется.
Молодая женщина проверила, не слишком ли тугой получилась перевязка.
— Первое время, Паи, полный покой. Никаких волнений. И тогда осложнений не будет.
Панеб тем временем оглядывал комнату свежим взглядом, словно бы видел ее впервые: замысловатая статуэтка в углу, изображение предка на одном алтаре, другой утопает в цветах… Нефер уж точно знал, как сделать из своего жилища святилище.
— Художник Шед счел меня ни на что не годным, мой единственный друг пропал, а я совсем ничего не понимаю! Что же это такое творится? А, Ясна?
— Просто ты должен подняться на следующую ступеньку, а искать туда дорогу — дело только твое.
— Шед дал мне один совет: учился бы ты, говорит, работать с гипсом.
— Превосходный совет, — подал голос Паи Доброхлеб.
Панеб вскипел:
— И ты туда же! Только смеетесь надо мной!
— Ты все еще хочешь стать рисовальщиком?
— Сильнее, чем когда-либо!
— Должен, значит, понимать, что первое место, где ты должен себя проявить и кое-что доказать, это твой собственный дом. И что ты нам доказал? Что можешь в одиночку справиться с черной работой и кое-как сляпать общий ремонт? Мало этого! Надо так овладеть ремеслом, чтобы не допускать ошибок в работе на стенах обители вечности.
— Так ты же не был гипсовальщиком!
— Как это не был? А как делать рисунок без хорошей основы? Надо знать, как сделать подложку — из гипса или штукатурки. И как нанести ее на стену. Это — первейшая из тайн.
— А меня научишь? — спросил совсем уж запечалившийся Панеб.
Паи Доброхлеб поглядел на свой замотанный в тряпку кулак.
— Совсем уж быстро выздороветь, наверное, не получится… Можно попробовать.
52
Забеременев во второй раз, Серкета с тревогой дожидалась, что покажет осмотр. Когда в первый раз она разродилась девочкой, ее муж невероятно рассвирепел и отказался глядеть на младенца, так что расти малышке на руках у нянюшек, а отца своего она и видеть не будет.
Никогда. Первородство признавалось только за новорожденным мужского пола: полноправный наследник должен быть мальчиком.
Обладая превосходным кровообращением и хорошими легкими, Серкета ни минуты не сомневалась в том, что беременность пройдет без осложнений и роды будут удачными и нетрудными. Однако если что и было важно, так это пол младенца. Вот уже две недели она ежедневно мочилась на два мешка: в одном были зерна пшеницы, финики и песок, в другом — песок, финики и ячмень. Если первой прорастет пшеница, значит, Серкета родит девочку; если же сначала зазеленеет ячмень, у нее будет мальчик.
— Что ж, у меня нет никаких сомнений относительно пола будущего ребенка, — объявил ей целитель женских недугов.
— Выглядите вы великолепно, мой дорогой Мехи! — восклицал фиванский градоправитель. — Воины клянутся только вашим именем и лишь вам готовы присягать. А большие учения под вашим командованием произвели весьма благоприятное впечатление на народ. Он чувствует себя защищенным и укрытым от любой опасности.
— В том заслуга военачальников и низших чинов, поддерживающих образцовую дисциплину.
— Однако же приказы отдаете вы!
— И руководствуюсь при этом вашими советами, — ответил любезностью на любезность Мехи.
Градоправитель оценил это.
— Оправились ли вы после смерти вашего тестя?
— Не знаю, настанет ли тот день, когда я смогу это сделать. Он был человеком с такими обширными познаниями и таким богатым опытом, что его уход стал для меня огромной, ничем невосполнимой утратой. Мы с женой поминаем его ежевечерне и, несомненно, никогда не примиримся с его уходом.
— Как я вас понимаю… Но нет лучше лекарства от великой боли, чем упорный труд. Вы — человек сведущий, сознательный и щепетильный, это сочетание качеств позволяет видеть в вас превосходного главного казначея Фив.
Мехи изобразил на своем лице крайнее удивление.
— Это — должность великой важности! Не думаю, что…
— Простите великодушно, но решаю здесь я, и я полагаю, что в этом своем решении я не ошибаюсь. Став моей правой рукой, вы будете отвечать за процветание нашего города. Я же смогу несколько отступить в тень.