Запретный город
Шрифт:
— Да пребудет таинство сие в душе твоей, Панеб. Чем далее ты продвинешься по дороге, тем понятнее тебе будет его смысл.
На правом плече Жара Гау Точный начертал сосуд, знак душевной чистоты, Унеш Шакал добавил скипетр, означающий силу, а Паи Доброхлеб — хлеб, символ приношения.
— Мне, как старшему мастеру, — заговорил Неби, — ведом смысл божественных речений. Все мастеровые Места Истины со временем познают его, совершенствуясь в своем искусстве, открывая законы гармонии, учась передавать в изваяниях и изображениях, писанных красками, осанку мужчины и изящество женщины, полет птицы, поступь
— Жизнью фараона и жизнью братства, клянусь.
— Шед Избавитель и рисовальщики правой артели берут тебя в обучение. С этого дня ты принадлежишь им и выполняешь те задания, которые они тебе поручат.
67
67
После посвящения Панеба и последующего пиршества Гау Точному очень хотелось немного отдохнуть. Он часто ощущал усталость, особенно после возлияний, и ведунья уже дважды спасала его от приступов боли в печени.
Но подмастерье постучался в двери мастерской уже на утро следующего дня и был не намерен терять ни единого мгновения, так что Паи Доброхлеб, разбуженный приставаниями Жара, был вынужден вызвать Гау.
— Я готов, — сообщил Панеб. — С чего начнем?
— Тайны нашего ремесла передаются только в нашем кругу, в кругу рисовальщиков. Если твое поведение недостойно или способности недостаточны, мы тебя выгоним, решительно и бесповоротно. Задача наша весьма нелегка. Она требует знания иероглифов, речений богов, искусства проводить точные линии и накладывать верные краски. Вздумаешь творить по собственному разумению — вылетишь вон из этой мастерской.
— Покажи мне то, с чем я буду работать.
Чтобы отвязаться от надоедливого Панеба, Гау Точный поплелся, еле волоча ноги, к прямоугольному коробу и извлек из него письменный прибор писца, ступки, пестики, кисти, щетки и нож.
— Этот вот письменный прибор будет твоим, не давай его никому. Ямки видишь? Есть круглые и есть квадратные. В них ты будешь накладывать краски. Те, что понадобятся.
— А как их готовят?
— Это мы потом поглядим. Не торопись. Пока довольствуйся теми составами, которые мы приготовим. Будешь разводить их в чашечке с водой, а смешивать в ступке. Размельчать и размешивать — вот, пестик есть. Ладно, теперь можешь попробовать.
Гау был уверен, что юному богатырю придется помучиться, пока у него выйдет более или менее сносный оттенок. Но Панеб Жар не стал ничего пробовать: прикинул на глаз, сколько воды в чашке, потрогал красную краску — ага, мелкая вроде, развел краску водой и поболтал в воде пестиком, не прикладывая лишней силы.
Гау постарался не выдать своего изумления и продолжил лекцию тем же ледяным тоном.
— Обзаведешься черепками и скорлупками. Они тебе понадобятся, чтобы пробовать оттенки приготовленных тобой красок, особенно если смешивать будешь. Все цвета должны быть одинаковой яркости. Кистями и щетками овладеть нелегко, многие на этом ломаются.
Какое разнообразие! Сколько же этих кистей! Вот совсем тоненькие тростиночки, простенькие и расщепленные на конце. А эти потолще, а вот огромная щетка из связанных пальмовых волокон, а эта из пальмовых прожилок, расплющенных на кончиках. Эта вот совсем длинная, зато узкая, а эта — широченная, а еще шпатели… Толстые и тонкие, с заостренными кончиками и круглыми — да с таким богатством чего только не нарисуешь! Да хоть всю вселенную со всеми ее тайнами!
И на этот раз никакой это не сон. Вот же перед ним орудия, о которых он столько мечтал. И он перебирал все это богатство, нежно и уважительно дотрагиваясь до каждой мелкой вещички. Жар готов был расплакаться — никогда еще он не был так счастлив.
К действительности его вернул хриплый голос Гау:
— Собирай свои манатки и шагай за Паи Доброхлебом. Он даст тебе первое задание.
Все еще пребывая в эйфории, Панеб пошел вслед за явно невыспавшимся рисовальщиком.
— А мы куда?
— Это будут твои первые опыты, верно? А раз так, наверняка ничего доброго у тебя не выйдет. А еще Гау терпеть не может, когда есть хорошо подготовленная поверхность, а на ней ничего не нарисовано. Вот он и решил испытать тебя там, где, если что, никто, кроме тебя, не пострадает. Дом свой расписывать будешь, понял?
Уабет Чистая с тревогой глядела на Панеба, который с важным видом раскладывал на низеньком столике в гостиной щетки и кисти.
— Да на что это нужно — украшения всякие? По мне, и так хорошо и лучше не надо.
— Я ремеслу учусь, — оборвал ее на полуслове Панеб.
— Какие цвета хочешь? — спросил Паи Доброхлеб.
— Красный, желтый, зеленый. Хочу полосы сделать длинные, одна над другой.
— А ты уверен, что стенка подготовлена как следует?
— А то! Сам все делал. Дыры глиной залепил, а чтобы она воду держала, смешал с соломой. А сверху — гипсовой штукатуркой.
Паи недоверчиво хмыкнул.
— Ну ладно, подумаешь, дом. Тут твой промах никого не волнует… А вот если в храме или обители вечности… Там нельзя.
— Какой еще промах?
— Да стена у тебя — неживая.
— Мертвая, что ли?.. Растолкуй, что сказать хочешь.
— Уж очень гладкая. Потому жизни ей недостает. Всякая перегородка должна быть слегка волнистой. Если все совсем уж ровно и очень жестко, то получается мертвечина. И руке твоей эта гиблость не дастся.
Панеб поглядел на стену другими глазами. Он не спорил: да, ему еще учиться и учиться, но посвящение открыло перед ним врата в иной мир, где нет ничего бессмысленного.
Юноша приготовил краски и, руководствуясь только своим чутьем, нанес несколько широких полос в нижней части стены.
Паи Доброхлеб глядел, как новичок берется за дело, и только диву давался: уж очень уверенно вел себя Панеб. Юный рисовальщик выбрал хорошую кисть, а первая полоса если и была кривовата, то чуть-чуть. Даже Уабет Чистая заинтересовалась и зачарованно глядела, как ее муж набирает кончиком кисти нужное количество краски, и вот неживая стена заиграла. Когда треть поверхности была расписана, Панеб остановился.