Запретный город
Шрифт:
— Хватит, — решил он. — Иначе перебор будет. Как думаешь, Паи?
— Есть один прием, он помогает точно понять, где остановиться.
— Так почему ты меня ему не научил?
— Да вот не знаю, готов ли ты его перенять.
— Так что за прием-то?
— Просто попробуй сделать по-другому…
Панеб понимал, что ему еще предстоит столкнуться со множеством трудностей: дорогу надо прокладывать самому и, если понадобится, силой. Но раз уж ему удалось заполучить такие инструменты, ему ничего не страшно!
— Хочешь научиться рисовать кое-какие фигуры? —
— Покажи.
Рисовальщик выбрал табурет о трех ножках попрочнее и, взгромоздившись на него, набросал тонкой кисточкой на стене вязанку камыша.
— Этот знак волшебный: его чары защищают дом, — пояснил Паи. — Лучше бы расписать ими целый фриз. Но повторить такой рисунок непросто.
Панеб немедля попробовал нарисовать сноп камыша, и у него довольно неплохо получилось. Паи лишь слегка подправил, не говоря ни слова. Панеб был достаточно наблюдателен, чтобы не повторять одних и тех же ошибок.
— Что, по-твоему, годится для росписи дома? — спросил наставник.
— Узоры — цветы всякие, завитки. Чтобы не надоедало глядеть на одно и то же изо дня в день.
У Панеба в голове уже успело созреть множество самых разнообразных идей и замыслов. Он уже столько раз пытался их воплотить на песке и на черепках. Но все это были лишь наброски.
— Сделаешь мне одолжение, Паи?
Рисовальщик замялся:
— Смотря какое…
— Пусть бы у тебя моя жена переночевала, а? До завтра. Хочу попробовать разукрасить это жилище, и хорошо б никто не мешал.
— Да на такую работу… недели мало!
— Так я хоть план придумаю. Чтоб было о чем с тобой советоваться.
— Как хочешь… Ну, тогда до завтра.
Уабет Чистой нисколечко не хотелось уходить даже ненадолго из обжитого дома, правда, жена Паи Доброхлеба приняла ее очень радушно. И все равно ночь она проворочалась и еле дождалась рассвета, чтобы на законном основании поспешить к себе.
Но когда Уабет вместе с Паи перешагнули порог, оба замерли от удивления.
По верху каждой из стен красовался фриз из оберегов в виде вязанок камыша, и каждый сноп был выписан точно и подробно. Но это еще не все. Сами стены комнат были расписаны цветами лотоса, виноградными гроздьями и виноградными же листочками, желтыми цветами майорана, красно-коричневыми маками, ромбиками, клеточками и сложными завитками.
Уабет Чистая только глазами хлопала, словно бы опасаясь, что наваждение развеется. Но чудеса никуда не девались.
— У меня самый красивый дом в деревне… Но куда подевался Панеб?
Вбежав в спальню, она кинулась к мужу, который вытянулся на ложе, отдыхая после трудовой ночи.
— Ой, как здорово, милый, как красиво! Мы теперь живем в настоящем дворце! И это все ты!
Ошарашенный Паи Доброхлеб упорно искал, к чему бы придраться, — и не находил. А ведь парня еще даже не посвятили в тайны рисовальщиков и живописцев! В своем роде выдающееся дарование. Видимо, чувство пропорций и цветов у него врожденное.
Если злая судьба или тщеславие не низведут его способности на нет, Панеб Жар станет в ряд самых блистательных служителей Места Истины.
68
Став
Другой бы на его месте впал в сонное оцепенение от внезапно свалившейся на него невиданной роскоши, но у пытливого ученого были иные радости. В голове его рождались все новые и новые планы, возбужденный ум алкал новой пищи, и Дактаир вновь заинтересовался свинцовым блеском и битумом. Однако никаких сведений об этих полезных ископаемых в доступных ему источниках не обнаруживалось.
Кроме одной, зато драгоценной, справки: примерно раз в два года за этим сырьем отправлялась экспедиция, и оно доставлялось в Место Истины. Коль скоро его сделали начальником, то в этом качестве его могут привлечь к организации такого мероприятия. Осталось выждать еще полгода, — вряд ли следующая экспедиция отправится в путь раньше… Не терпится, конечно, но нельзя же в открытую нарушать заведенные обычаи. К тому же скоро он проникнет в одну из тайн братства.
Селение теперь было всего в двух шагах, и Дактаир смог, ничего не опасаясь, нанять в качестве личного прачечника одного из помощников — того самого, которого он снабжал стиральным порошком. И вот в один из вечеров его осведомитель явился к нему в дом, довольно ухмыляясь.
— По-моему, у меня есть кое-что новенькое… Община получает срочные послания только через одного гонца — его зовут Упути, и он же забирает письма из селения. Человек это честный, но порой много болтает, и я люблю с ним покалякать о том о сем. Он многое подмечает — вот и проговорился, что один из мастеровых очень уж много писем пишет.
— А кому?
— Этого Упути не скажет — тайна. Но я узнал, что этот самый мастеровой проводит все выходные дни у западного берега вот уже два месяца кряду. Непривычно как-то, жители Места Истины так себя не ведут. Быть может, ему просто какие-то дорогие вещи нужны, вот он и повадился в ювелирную, скажем, мастерскую: на берегу их хватает. Но все равно обычно бывает не так…
— Надо думать, имя этого ремесленника ты знаешь.
— Узнал.
— Сколько?
— Порошком стиральным тут не обойтись. Мне медные слитки нужны.
— Ты меня разоришь, дружок.
— Такая новость дорогого стоит.
— А другие помощники тоже знают?
— Кроме меня, никто. Упути страшно расстроился, что выдал мне имя, и во второй раз не проболтается. Хотите знать — платите.
Дактаир надул губы.
— Значит, два слитка?
— Четыре.
— Три?
— Четыре… Это, быть может, удача всей моей жизни, и я ее не упущу.