Запятнанная кровью ложь

Руби Шай

— Вот засранец, — говорит она сквозь стиснутые зубы, ее грудь вздымается и привлекает мой взгляд к ее груди с пирсингом. Я перевожу взгляд обратно на нее: — Он собирается стать моим мужем, и теперь я все равно что мертва.

— Уже жалеешь, solnyshko? — Не буду врать, она вроде как ранит мне лицо, но разница в том, что я позволяю ей это делать. Это могло бы быстро прекратиться, если бы я захотел, но по какой-то причине мое любопытство берет верх надо мной. Я хотел бы посмотреть, как далеко она зайдет в этом,

и сколько прольет крови в процессе. — Разве ты не любовь всей его жизни?

Ты — моя любовь.

Камилла смеется, грубо, низко и хрипловато, и мне это нравится. Хотя обстоятельства определенно не располагают к таким мыслям.

— Он назвал меня шлюхой, и ты думаешь, ему не наплевать на меня? — Он назвал ее так только потому, что был зол. Хотя, возможно, в какой-то степени он действительно так думал. В конце концов, я трахал ее в задницу, когда он вошел.

— Люди говорили своим близким и похуже. — Я. Я говорил ей и похуже.

Ее лицо меняется, словно темная туча закрыла солнце. Она опускает глаза, одна слеза скатывается и тут же пропитывает простыни.

— Убирайся.

— Нет.

Она отпускает мое лицо, наверняка с кожей под ногтями, и опускается коленями на кровать. С широко раскрытыми глазами и дорожками от слез на щеках, она выглядит великолепно и расстроенной.

— Убирайся нахуй! — Крик Камиллы эхом разносится по комнате, причиняя боль моим ушам, и я даже не думаю. Я просто реагирую.

Мои руки обвиваются вокруг ее шеи, и она падает обратно на матрас. Затем я седлаю ее бедра и переношу на нее свой вес. То, как она сопротивляется, не совсем то, что я ожидал. Нет, это намного лучше.

— Мне не нравится, когда на меня кричат, принцесса. В следующий раз я заткну тебе рот своим членом, пока ты не подавишься им. — Ее глаза закатываются, губы синеют, и я ослабляю хватку. — И если ты будешь хорошей девочкой, может, я снова позволю тебе дышать.

Я знаю, что отношусь к ней по-другому, но я больше не подросток. Я больше не влюбленный щенок. Она причинила мне боль, и хотя я извинился за то, что причинил ей боль в ответ, даже несмотря на то, что мы должны были простить друг друга, часть меня все еще хочет причинить ей боль.

Я сажусь на корточки, мои ноги все еще частично лежат на ее бедрах, и она начинает сильно кашлять. Ее руки тянутся к шее, как будто я все еще душу ее, и ее лицо приобретает глубокий красный оттенок. Это заметно даже при слабом освещении.

— Тогда убей меня. — Камилла улыбается сквозь боль. — Избавь меня от страданий.

Я говорю:

— Никто ничего не говорил о том, чтобы убить тебя, Камилла. — Я хихикаю. — Я думаю, что хотел бы видеть, как ты страдаешь, но только если я тот, кто причиняет боль.

С этими словами я слезаю с нее и встаю рядом с кроватью. Она, наверное, думает, что я сейчас уйду, но вместо этого я поднимаю ее с кровати и несу в свадебном стиле в

ванную. Я наклоняюсь над гидромассажной ванной, поворачивая ручку до нужной температуры, затем сажаю ее в нее.

Она снова расслабляется в воде и смотрит в потолок, показывая, насколько расширены ее зрачки. Что, черт возьми, она принимала? И когда?

— Теперь ты можешь идти, Николай. — Мое имя на ее губах вызывает у меня мурашки, но я ни за что не оставлю ее здесь одну.

Я смеюсь:

— И позволить тебе утонуть? — Я раздеваюсь, снимая сначала брюки, а затем черную рубашку, и присоединяюсь к ней в ванне. — Что ты приняла?

— Какое тебе до этого дело? — Она улыбается. — Разве не было бы лучше, если бы я просто умерла, а Лео был бы опустошен?

— О, Милла. — Я вздыхаю, подходя к ней ближе, затем протягиваю руку и провожу большим пальцем по потекам макияжа на ее щеке. — Ты только что сказала, что ему на тебя наплевать. — Я хочу, чтобы он действительно страдал, я просто не думаю, что это будет из-за нее.

Глаза Камиллы наполняются слезами, и она поднимает руку, как будто хочет ударить меня, но опускает ее обратно в воду, ее губы дрожат.

— Я знаю. — Она шепчет: — Никто никогда не переживал за меня.

Гребаная лгунья.

— Это неправда, и ты это знаешь, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Мне всегда было не все равно.

Она не отвечает.

— Иди сюда — говорю я ей, притягивая ее к себе на колени, пока ее щека не оказывается у меня на груди, и она крепко обнимает меня. — Мне очень жаль.

— Я знаю, что я ему безразлична. — начинает она. — Ты знаешь, почему я с ним порвала. Он все еще думает, что может отомстить мне, тыча в лицо женщинами. Но я? Я беспомощна. Навеки прикована к нему.

— Ну и что? — Он все равно собирается это сделать, у нее на глазах или за ее спиной. Я не вижу, чтобы он был ей верен когда-либо. — Позволь ему.

Камилла напрягается:

— И заставить его выставить меня дурой? — Она смотрит на меня, прищурившись. — Значит, он может заниматься со мной сексом, когда захочет, тыкать мне в лицо других женщин, но я не могу делать это ни с кем другим?

Вот почему он был так взвинчен, когда застал меня с ней. Это была не просто проблема с эго; дело не в том, что он не хочет, чтобы она была с кем-то другим, потому что с ним помолвлена. Он трахал ее неоднократно. Вот почему он этого так просто не оставит.

— Последняя часть зависит от тебя.

— Это не так. — Ее голос слегка дрожит. — Он позволит им всем по очереди трахаться со мной за то, что я шлюха. Лео уже сказал, что сделает. — Судя по тому, как он с ней разговаривал, я бы в этом не сомневался, но мне, вероятно, следует сменить тему. Хотя, для нее не впервой так думать; маленькая часть меня хочет спасти ее от этой участи. Другая часть меня хочет посмотреть, будет ли Лео страдать от ее потери. Пусть даже совсем чуть-чуть.