Запятнанная кровью ложь
Шрифт:
Все изменилось с тех пор, как я стал Паханом, не чувствуя себя больше обязанным своему отцу. Вместо этого с моих плеч словно свалился груз, и я мог жить так, как считал нужным. Теперь, когда мой отец умер, я занимаю место за Столом. Я смог изменить некоторые правила в этой игре. Сила делает это, открывает двери, о которых вы никогда не думали, что они могут открыться в первую очередь.
Жены представителей Элиты теперь могут сохранять некоторую независимость и самостоятельно распоряжаться своей карьерой и заработками. С этой новой автономией открываются новые возможности. Камилла
Именно так я смог обеспечить ей прослушивание в балет Парижской оперы. Камилла просто не знает об этом. Она считает, что мы снова в отпуске, празднуем два года совместной жизни. В каком-то смысле так и есть, но с дополнительным сюрпризом в виде возможности получить работу ее мечты. Пока она искала местечко где-нибудь поближе к дому, я знаю, что это то место, где она хочет быть. У нее просто пока не хватило смелости попросить об этом.
Камилла сидит в такси рядом со мной, глядя в окно, пока мы едем к зданию, где она собирается проходить прослушивание. Она не смотрит на меня. На самом деле, она не делала этого все время. Она была загипнотизирована городом, глядя на него с благоговением, которого я не видел у нее годами.
Когда мы подъезжаем к обочине, она оглядывается по сторонам, а затем смотрит на меня. Выделяются слова «Балет Парижской оперы», и ее широко раскрытые глаза встречаются с моими, почти вылезая из орбит.
— Почему мы здесь? — спрашивает она с легкой паникой в голосе. — Ник?
— Вот почему я попросил тебя захватить чулки и купальник, детка. — Я улыбаюсь: — О, и твои пуанты.
Камилла ухмыляется.
— Таков был твой план относительно Парижа с самого начала?
— Да, — признаю я. — Ты заслуживаешь этого, Камилла.
— Но что именно я делаю?
— Прослушивание, принцесса. — Я веду ее за руку к входной двери. — Ты справишься с этим дерьмом.
Мы входим в тишине, прекрасные картины, выставленные на стенах, напоминают ей, почему она так сильно этого хочет. Ряды изображений балерин и портретов, на которые она смотрит широко раскрытыми глазами и с отвисшей челюстью, вызывают у меня желание фотографировать ее снова и снова, чтобы украсить стены нашего дома.
Прослушивание проходит гладко, но опять же, Камилла — прекрасная танцовщица. Она кружится, вертится, прыгает и держит свои конечности и шею вытянутыми таким элегантным образом, какого я никогда не видел ни у кого. Даже у всех остальных балерин, которые проходили прослушивание до нее.
После окончания прослушивания мы с Камиллой возвращаемся в отель. Всего через несколько часов она получает электронное письмо, подтверждающее, что она принята.
— Боже мой! — визжит она. — Я справилась, детка!
— У тебя, блядь, получилось, Милла, — подтверждаю я, поднимая ее на руки, пока она не обхватывает ногами мою талию, и крепко целую. —
— Спасибо тебе за то, что ты устроил это, Ник.
— Я сделаю для тебя все, что угодно. — Я улыбаюсь, опуская ее, затем сажаю на край кровати. — Но опять же, ты это знаешь.
— Я всегда это знала. — Она улыбается мне в ответ, но улыбка грустная.
Я замолкаю и смотрю на нее.
— У меня есть для тебя подарок… Ничего особенного, но все же кое-что. — Ее глаза загораются при виде меня, и я протягиваю руку к кровати, достаю длинную прямоугольную коробку и протягиваю ей.
— Что это? — шепчет она, ее карие глаза расширяются, когда она переводит взгляд с меня на коробку и обратно. Зелень в глазах сегодня кажется такой яркой, и мне приходится заставлять себя не потеряться в ней.
— Открой и посмотри.
Не успеваю я это сказать, как она снимает бант, за ним верхушку и достает рамку. Она рассматривает ее, и я понимаю, что в ту же секунду, как она это видит, из ее глаз текут слезы. Это фотография, которую я стащил тайком из Сисайда. Камилла спит у меня на груди, и я впервые улыбаюсь. Я выгляжу счастливым. Это всего лишь селфи, но на нем все равно мы. Вместе. Поверх него, как дополнительный слой на картинке, нанесены мои написанные от руки клятвы с нашей свадьбы. Те, которые я сказал, и те, которые я не мог сказать ей в тот день, когда мы поспешили соединить наши судьбы, но те слова, которые она должна была знать всегда.
Я вытираю слезы, текущие по ее лицу, и улыбаюсь ей.
— Я хотел, чтобы ты знала каждое слово, которое я хотел сказать, потому что я сделаю для тебя все. Я люблю тебя, Камилла. — Ее нижняя губа дрожит, и я провожу по ней большим пальцем, глядя ей в глаза. — А если бы это означало, что ты будешь принадлежать мне вечно? Я бы повторил это снова, сколько бы раз ни потребовалось. Главное, чтобы в конце ты была рядом со мной. Навсегда.
Камилла шмыгает носом и прикусывает нижнюю губу.
— Я понимаю, что не говорила тебе этого, Ник. Но я хочу — мне нужно — снять эту тяжесть с моей души.
— Что, принцесса? — Я спрашиваю ее, мой желудок сжимается от страха. Она покончила со мной? Неужели я ей больше не нужен? Даже после всего этого? — В чем дело?
— Я прощаю тебя за то, что ты убил моего брата. — Я задерживаю дыхание, пока она продолжает, ошеломленная тем, что она вообще заговорила об этом. Ей тяжело говорить об Андреа. — Я знаю, что это не твоя вина, и я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым всю оставшуюся жизнь.
— Я всегда буду чувствовать себя виноваты… — пытаюсь сказать я, но она перебивает меня.
— Говорю тебе, я прощаю тебя. И я думаю, ты также должен простить себя.
Я на мгновение задумываюсь над этим, благодарный за ее прощение. Я знаю, что потребовалось много — и долгого времени — чтобы дойти до этого момента. Много любви, много смеха, много слез. Но ради нее я готов на все.
— Давай пообещаем друг другу, — отвечаю я. — Мы никогда не позволим еще одной потере встать между нами. Жизнь, которую мы ведем, не имеет гарантий. Ты знаешь, что в нашем мире нет безопасности, только друг в друге.