Зараза (ЛП)
Шрифт:
– Уже поздно. Тебе нужно выспаться, чтобы выглядеть безупречно, - она подмигивает мне, снова улыбаясь как ни в чем не бывало. Я помогаю ей прибраться, пока она складывает посуду в раковину.
– Мне? Безупречно? Что заставляет тебя думать, что я забочусь о том, чтобы выглядеть безупречно?
– я забираю у неё только что вымытую тарелку и вытираю её полотенцем.
– Ты шутишь, верно?
– ухмыляется она, очищая кастрюлю.
– Ты ценишь красоту и безупречность точно так же, как большинство женщин ценит обувь.
– Я так не думаю, -
– Ну, для начала оглянись вокруг, - говорит она, обводя мокрой рукой пространство кухни.
– Сплошное великолепие. Это как рай посреди пустыни, как прекрасный мираж.
Я киваю головой в знак согласия. "Оазис", мой оазис - это мое убежище. Место, куда я сбежал от бесконечного самолюбования и прочего дерьма, которое уготовила мне судьба. Я не случайно оказался посреди пустыни. Сбежав из Нью-Йорка, я хотел очутиться как можно дальше от своего так называемого дома. Одиннадцать лет назад, когда я попрощался с шумом, постоянными пробками и воздухом, пропитанным ароматами мочи и дизельного топлива, я пообещал себе, что никогда не буду скучать по своей старой жизни. Какое-то время спустя, я наткнулся на "Оазис" и понял, что это мой настоящий дом.
– Ну, а теперь, - говорит она, краснея, - посмотри на себя.
Я улыбаюсь и смотрю в пол, чтобы скрыть собственный румянец.
Да. Я краснею как чертов идиот.
Всю мою жизнь мне твердили, что я невероятно красив, и я всегда верил в это. Темные волосы, синие глаза и естественный загар - я был американским прототипом Аберкромби. Эта теория лишь получила свое подтверждение в период моего полового созревания. Стоило мне подмигнуть, как девчонки тут же раздвигали передо мной свои ноги, несмотря на строгих папочек и их доброе имя. Когда я был мальчишкой, секс меня не особо интересовал, хотя я кое-что знал о нем. Лишь после того, как моя семнадцатилетняя репетиторша по алгебре Джесика раздела меня и поглотила мой тринадцатилетний член во время изучения линейных уравнений, я осознал всю власть секса. Это был не иначе акт божественного вмешательства, что я окончил курс обучения с «А» минусом, потому что я больше ничего не делал, кроме как изучал каждый сантиметр тела Джессики весь учебный год.
Все же слышать, что Эллисон находит меня привлекательным, и даже красивым, было как-то странно. Это рождало в моей груди совершенно новое для меня чувство.
Она протягивает мне вымытую сковороду, и я, не глядя, забираю её.
Мои пальцы нечаянно касаются её кожи.
Вот он, тот момент, который есть в каждом сопливом женском кино, момент, когда мужчина и женщина замирают, уставившись друг на друга, и между ними проскакивает пресловутая искра. Добавьте Джеймса Бланта на заднем фоне, или еще какую-нибудь слащаво-романтичную мелодию, и вот они медленно движутся на встречу друг другу и их губы раскрываются в ожидании первого поцелуя.
Хрень собачья.
Знаете, именно этот романтический бред мешает женщинам иметь реальные, настоящие отношения. Насмотревшись подобного дерьма, они ошибочно полагают, что мужчина - это нечто большее, чем ходячий член с глазами и конечностями.
Я - мужчина, и я должен это знать.
Пускай стоит
Я отдергиваю руку назад и быстро вытираю сковороду, отходя от раковины.
– Это было ... весело. Спасибо за сэндвич.
– Да, было весело. Спасибо за компанию, - она вытирает руки полотенцем и улыбается. Она всегда улыбается мне. Я впитываю ее улыбки, как драгоценные лучи солнца. Знай Эллисон всю правду обо мне, она не улыбалась бы мне, как сейчас. В лучшем случае мне досталась бы её жалость, в худшем – ненависть. Правда, я не уверен, что из этого хуже.
Я выхожу из кухни, выключая свет. В остальной части дома тихо и темно, лишь бледный луч лунного света освещает ее лицо.
– Спокойной ночи, Джастис.
– Спокойной ночи, Элли.
Я возвращаюсь к себе домой, ненавидя тупую улыбку на своем лице, от которой у меня уже болят щеки. И я чувствую то, что не должен, то, на что не имею права. Надежду.
Но мне это даже нравится.
ПРЕДВКУШЕНИЕ
Я жду, пока они войдут и займут свои места, замечая их вопросительные взгляды. Повышенный интерес вызван изменениями в интерьере нашей импровизированной аудитории. Как только они начинают понимать, что происходит, любопытство на их лицах превращается в шок.
А вот и она. Причина моего учащенного сердцебиения. Да, друзья, мое маленькое черное сердце уже давно потеряло покой.
Это как в том дурацком романтическом фильме про зомби, как бы смешно это ни звучало. Чем больше времени я провожу с Элиссон, тем более живым я себя чувствую. Лед начинает таять и холодная тьма в моем сердце перерастает во что-то живое. Но, как ни странно, я чувствую себя... нормально. И я ощущаю свою принадлежность.
Разница лишь в том, что я не хочу принадлежать. Не так. Я не хочу становиться частью её мира. У меня абсолютно нет желания, чтобы обо мне судили по информации в СМИ или по образу, придуманному моим агентом. Я не привык рисковать, и вряд ли стану совать голову в петлю из-за какой-то замужней цыпочки, которую я знаю всего пять минут.
Вот почему это лучшее из того, что я могу сделать. Я вовсе не такой хороший. По правде говоря, я негодяй. Хорошие парни не сделают то, что собираюсь сделать я.
– Дамы, сегодня у нас очень увлекательное занятие. Я знаю, все заменили изменения в обстановке нашей аудитории. Что ж, сейчас вас ждет особое представление.
Я поворачиваюсь к девушке справа от меня, кладя руку ей на спину.
– Это Джуэл. А это её коллега Кэнди. Они собираются продемонстрировать вам искусство стриптиза.
– Вы хотите, чтобы мы стали стриптизершами?
– вскрикивает Лоринда Косгроув. Она сменила свой балахонистый кардиган на что-то более женственное и облегающее. Лоринда учится и начинает понимать, что к чему. И не важно, признает она это или нет.